Я — посланник - Маркус Зузак
Шрифт:
Интервал:
Минута молчания.
— Я просто хочу, — вдруг произносит она, — чтобы ты стал кем-нибудь. — Мама выходит на порог и говорит: — А еще ты должен кое-что понять.
— Что?
Теперь она очень тщательно подбирает слова:
— Можешь, конечно, мне не верить. Но я ненавижу тебя так сильно, потому что очень люблю.
Я пытаюсь осознать сказанное.
Она все еще стоит на крыльце. Я спускаюсь по ступеням и снова поворачиваюсь к ней.
Господи, какая же темная ночь.
Черная.
Как пики на выданной мне карте.
— Ты встречалась с этим мужчиной при жизни отца? — спрашиваю я.
Мама смотрит на меня, но в глазах явно читается, что не хочет смотреть. Вслух ничего не сказано, но все понятно. Мама не только отца ненавидит. Она и себя ненавидит.
Тут меня осеняет: она ошибается!
«Дело не в месте, — думаю я. — Дело в людях».
Где бы мы ни жили, все было бы точно так же.
И я задаю последний вопрос:
— Папа знал?
Она молчит.
Долго — и мучительно. А потом отворачивается и плачет. Ночь так глубока и темна, я не верю, что когда-нибудь рассветет.
— Мам?
— Да?
Я смотрю на Швейцара. Тот поглощает лазанью. Пес, судя по виду, в полном экстазе. На часах 2.03, телефонная трубка прижата к моему уху.
— Мам, ты как там?
На том конце провода некоторое колебание. Но в ответ я слышу ожидаемое:
— Нормально.
— Ну и отлично.
— Просто ты, говнюк, меня разбудил! Чтоб…
Я вешаю трубку, но про себя улыбаюсь.
Вообще-то идея была сказать, как я ее люблю. Но может, так даже лучше.
Весь следующий день мамины слова не идут у меня из головы.
Впереди целое воскресенье, но после бессонной ночи безумно хочется спать. Мы со Швейцаром выпиваем пару чашек кофе, но результата нет. Интересно, можно ли считать задание на Клоун-стрит выполненным? Интуиция подсказывает — да. Можно. Мама должна была выговориться.
В том, что она считает меня безнадежным неудачником, приятного мало.
То, что она такого же мнения о себе, неприятно тоже, — хотя в этом как раз можно найти толику утешения. На самом деле я даже немного встряхнулся. Во всяком случае, понял, что таксистом всю жизнь не буду. Так недолго и с ума сойти.
В первый раз за все время послание затронуло и мою жизнь. Не только чужую.
А для кого оно было?
Для мамы или для меня?
В ушах опять звучат слова: «Я тебя ненавижу, потому что очень люблю».
Мне кажется, в ее лице мелькнуло что-то вроде облегчения, когда это было сказано.
Значит, послание предназначалось ей.
Мы со Швейцаром идем в церковь, навестить отца О’Райли. На мессе полно народу; это радует.
— Эд! — радостно приветствует он меня после службы. — Я боялся, что ты про нас позабыл! Несколько недель тебя не было!
Святой отец ласково гладит Швейцара.
— Ну… мне нужно было много дел сделать, — пытаюсь оправдаться я.
— С Божьей помощью?
— Не уверен, — отвечаю честно.
И думаю о прошлой ночи, о матери, которая изменяла отцу, потому что ненавидела его за невыполненное обещание. А потом всю жизнь вытирала ноги о сына, который выбрал остаться рядом с ней.
— Ну, — кивает святой отец. — Ничего не случается просто так. У всего есть цель.
Я, в принципе, с этим согласен. У всякого события есть причина, вызвавшая его к жизни. Что ж, время заняться следующим посланием.
Остается только дело на Ариэль-стрит. Туда-то я и направляюсь этим вечером. По номеру 39 обнаруживается старый, на ладан дышащий кинозал — из тех, в которые нужно спускаться по ступенькам. Над ним ветхий дом с балконами. Приклеенная к тенту, висит афиша. Сегодня, к примеру, заявлены «Касабланка» в 14.30 и в 19.00 — «В джазе только девушки». Я спускаюсь вниз и вижу афиши старинных фильмов, их видимо-невидимо. Они расклеены на окнах. Бумага пожелтела по краям.
В фойе пахнет старым попкорном.
Никого.
— Есть кто-нибудь? — окликаю я пустоту.
Никто не отвечает.
Похоже, сюда перестали ходить после того, как в пригороде открыли современный мультиплекс. Публика покинула старый кинотеатр и устремилась в новый.
— Есть здесь кто-нибудь? — решаю я попытать удачу снова.
В подсобке обнаруживается спящий старик. На нем костюм и бабочка, так в прежние времена ходили билетеры.
— С вами все в порядке? — громко интересуюсь я, и старик, подпрыгнув, просыпается.
— Ух ты! — вскакивает он с кресла и одергивает пиджак. — Чем могу помочь, молодой человек?
Я смотрю на афишу над стойкой и говорю:
— Могу ли я купить билет на «Касабланку»?
— О боже! Конечно! Знаете, здесь давненько никого не было, и вдруг вы!
Вокруг глаз у него глубокие-преглубокие морщины, а брови пышно кустятся. Седые волосы безупречно причесаны, к тому же без всяких попыток прикрыть разрастающуюся лысину. На лице подлинная радость. Восторг. Дедуля просто нереально счастлив.
Я даю ему десять долларов, и он мне пять сдачи.
— Попкорну?
— Да, пожалуйста. — Старик улыбается, накладывая мне полную коробку. — За счет заведения, — подмигивает он.
— Премного благодарен! — отзываюсь я.
Зал маленький, но экран оказывается вполне приличных размеров. До начала сеанса еще долго, но в 14.25 старик подходит и говорит:
— Похоже, больше никто не придет. Вы не против, если мы начнем пораньше?
Наверно, волнуется, что мне наскучит ждать и я разорусь в негодовании.
— Да без проблем, давайте.
И он убегает вверх по проходу.
Я сижу ровно в середине зала. Точнее, впереди на ряд меньше, чем сзади.
Начинается фильм.
Черно-белый.
Я смотрю, ем попкорн, и тут кино прерывается. Пытаясь найти взглядом окошко проекторской, понимаю: старик забыл поменять катушку с пленкой.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!