Хочу женщину в Ницце - Владимир Абрамов

Возможно, Кориллу тронул надменно-холодный тон Алехана, лишенный всякого внимания к ее трепетной персоне. Но умом она понимала, что сама заставила учтивого графа превратиться в холодного рассказчика. Орлов помолчал, потом тяжело вздохнул, и, кряхтя, попытался устроиться на подушках поудобнее.

– В таком случае я попробую изложить все покороче, хотя как это сделать ловчее, не знаю. Ну так вот… Место, где должно было начаться восстание против Порты, мы с матушкой определили совместно. В Морее греков гораздо больше, чем турок, которые давно отвыкли от войны и жили в удовольствие. Однако признаюсь, был мною допущен просчет, поскольку агитация на полуострове началась задолго до появления эскадры Спиридова, и захватить турок врасплох не удалось. Они почувствовали неладное и стали стягивать туда войска. Скажу откровенно, тот элемент внезапности, о котором в переписке со мной так настаивала императрица, был утрачен. Вся моя игра практически потеряла смысл, – граф приподнялся, и выражение его лица сменилось на трагичное, – столько труда было впустую! – развел он руками. – К тому же, я не смог точно определить сроки прихода наших кораблей к берегам Эллады.

– Но согласись, милый, что предугадать сроки завершения такого рискового похода в круг всей Европы было практически невозможно. Даже опытный Спиридов не предполагал, что столкнется с таким тяжелым вояжем и столькими потерями и бедами. Получается, в этом нет твоей вины!

– Ты обещала меня не перебивать! Верю, что терпения у тебя достаточно, – огрызнулся Орлов и с горечью воскликнул: – Я в ответе за людей, деньги, корабли и сроки – за всё только я единственно отвечаю.

Он помолчал и, успокоившись, продолжил, но на этот раз уже тоном бесстрастного рассказчика, что не ускользнуло от внимания Кориллы и заставило ее сердце болезненно сжаться.

– Итак, я сказал, что турки почувствовали опасность. Про Черногорию и рассказывать не стоит – там у нас ровным счетом ничего не вышло. Я на авось отправил туда Долгорукова: князь был мне тогда совсем бесполезен. По характеру он был общительным, мог и приврать изрядно. Не помню, знакомил я его с тобой? Кажется мне, он чем-то похож на тебя. Фантазией, что ли? – спросил Алехан с теплом в голосе, чувствуя себя виноватым оттого, что так резко одернул Кориллу.

Женщина промолчала, следуя своему обещанию, лишь едва заметно повела бровью. Орлов так и не понял, что таилось за этим едва уловимым движением, и продолжил свой рассказ, полулежа на кровати.

– Больше всего я верил в майнотов. Это такое греческое племя, населяющее Южною Морею. Они воинственны и храбры. Туркам за время их трехсотлетнего владычества в Греции так и не удалось покорить этот народ, который скрывался в недоступных горных ущельях. По моему приказу флот Спиридова прибыл в Морею, в порт Витуло, в середине января 70-го года. Мы высадили, наконец, наш десант, к которому присоединились храбрые майноты. Капитан Барков, командуя отрядом из полтысячи, даже чуть более, русских и майнотов, сумел обратить в бегство трехтысячный гарнизон турок. Город Миситрия стал нашим. Между прочим, его древнее название – Спарта. Через десять дней в марте сдалась и крепость на условиях свободного выхода гарнизона. Тут-то и случилось самое страшное, хотя по закону войны, принятому среди цивилизованных народов, мы-то с пленными вели себя гуманно. Но вот майнотам эти законы были не ведомы. Учинили они страшную бойню, бесчеловечно расправившись с женщинами и детьми турецких воинов – жестоко вырезали более тысячи человек. Русский десант не смог сдержать майнотов даже ценой собственных жизней. Тех, кого Барков всё же смог спасти от гибели, пришлось потом охранять от обстрелов жестокого племени… Позже, когда к отряду Баркова с гор спустились остальные майноты, желавшие сражаться с турками, наш отряд насчитывал уже 8 тысяч человек. С такой вот силищей Барков двинул к городу Триполице. Но тут уже турки вели себя по-другому. Они поняли, что в случае поражения весь их гарнизон будет вырезан, и встали насмерть. В результате майноты, натолкнувшись на ожесточенное сопротивление, проявили трусость и предали нашу русскую пехоту, бросившись наутек в горы. Наш отряд остался без всякой помощи и понес огромные потери. Только небольшая группа из четырех человек сумела вернуться в Миситрию. Барков был тяжело ранен, но флаг сохранил, обвязав его вокруг тела. Второй отряд майора Петра Долгорукова овладел всею Аркадиею и пришел к Наварину, где неподалеку, в Короне, встал на якорь наш флот. Крепость Наварин удалось захватить только к 10 апреля. Через четыре дня уже я со своей эскадрой прибыл в Корон сам. Я отдал распоряжение всему флоту и пехоте снять осаду крепости Корон и передислоцироваться в Наварин, который стал центром наших сил. Однако для безопасности необходимо было овладеть крепостью Модон, что была поблизости, но туда стали спешно прибывать турецкие войска, поэтому эта крепость не была нами взята, а к тому же 9 мая один случайный грек сообщил нам, что в порт Наполи-ди-Романия прибыл турецкий флот в составе 12 линейных кораблей с намерением атаковать наши корабли в Наваринском заливе. Сухопутные силы турок в Модоне значительно пополнились и были готовы напасть на город Наварин. Они повредили водопровод, и медлить было нельзя. Мы со Спиридовым и Грейгом приняли решение взорвать крепость, вывести всю эскадру в море и дать туркам бой. Вот тогда наконец пришла к нам хорошая весть: один грек-лазутчик сообщил о подходе к восточной стороне Морейского мыса долгожданной эскадры контр-адмирала Эльфинстона в составе трех кораблей и двух фрегатов. Эльфинстон – храбрец, но редкий дурак. Он был готов один сражаться против 10 турецких кораблей и 6 фрегатов. Из Стамбула для соединения с мощной турецкой эскадрой была направлена ещё одна в составе шести кораблей. Спиридов пошел на соединение с Эльфинстоном, и оба адмирала решили открыть погоню за первой эскадрой, которая избегала сражения до прибытия второй. Погоня длилась почти месяц, но окончилась безрезультатно. Спиридова раздражала медлительность Эльфинстона, который в свою очередь высказывал неприязнь ко всему русскому и желал командовать самолично. Надо отдать должное турецким судам, они ни в чем не уступали нашим. Что касается их матросов, то они были храбры и выносливы, но слава богу, в искусстве морского дела разбирались плохо. На турецких кораблях служило много греков, албанцев и далматинцев, и умирать во славу Аллаха и пророка его Магомета никто их них не желал. Я на своем корабле «Три Иерарха» покинул Наварин только 26 мая, взорвав крепость, и после двухнедельных поисков лишь 11 июня встретился с эскадрами Спиридова и Эльфинстона. Обнаружил я печальную картину: командиры в ужасной ссоре, подкомандные в унынии и неудовольствии. Больных на кораблях насчитывалось более полутысячи. Эльфинстон отказался подчиняться Спиридову вконец.

Корилла, борясь с сонливостью, вызванной духотой, и желая выказать свой интерес к повествованию графа, снова вмешалась в рассказ:

– Так почему у них такой разлад произошел, чья в этом была в вина?

Корилла сладко зевнула, но Орлов был настолько поглощен своим рассказом, что, казалось, просто не обращал внимания на свою утомленную собеседницу.

– Тут бесспорно есть вина императрицы нашей, но лишь отчасти. Она, отправляя Эльфинстона и Спиридова из Кронштадта, наделила их уж слишком широкими полномочиями, лестными напутствиями и инструкциями. Это кружило им головы и сбивало с толку. Для пресечения их споров я был вынужден принять начальство над флотом как уполномоченный императрицы и повел корабли к острову Парос с намерением разбить турок, ибо только это могло смягчить впечатление от моей морейской неудачи. Я рассуждал так: ежели Богу будет угодно и разобьем мы флот турецкий, то союзно с греками сможем затем действовать и на суше. В случае несчастного сражения или сохранения турецкого флота в благополучном состоянии надежды нашей зимовать на островах Архипелага не будет никакой, и принуждены мы будем возвращаться в Средиземное море. Могу только благодарить матушку, она меня своими письмами поддерживала, и ни разу я не мог обнаружить в них ни малейшего выражения неудовольствия вследствие провала Морейского похода.