Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди - Энн Рул

Сегодня ночью я сплю с тобою

Словами любви неизъяснимыми.

Я любил бы тебя, если б смог

Словами распускающимися

Эти руки крепко к тебе прижать.

Когда 30 апреля 1976 года я встретилась с Мег за обедом, она принесла дюжину стихотворений Теда. Она аккуратно перепечатала их в двух экземплярах, для себя и для него. Это были романтические сонеты из тех, за которые уцепилась бы всякая влюбленная женщина. А Мег явно была влюблена. Тем не менее даже когда я их читала, меня поразила парадоксальность ситуации. Это была женщина, подведшая Теда под угрозу уголовной ответственности, и я знала, что в него была влюблена и Шэрон Ауэр – Шэрон, считавшая, что Тед отвечает ей взаимностью.

Читая его стихи, Мег плакала и указывала мне на самые нежные строчки.

– Я не могу понять, как он может простить меня после того, что яему сделала. Как он может писать мне такие стихи.

Она вернула стихотворения в бумажный конверт и оглянулась. Никто не заметил ее слез. Над барной стойкой стоял телевизор, и все следили за ходом поединка боксеров-тяжеловесов за звание чемпиона мира.

– Знаешь, – тихо начала она, – мне нелегко заводить друзей. Уменя были только приятель и подруга. А теперь я фактически потеряла их обоих. С Линн я больше не вижусь. Я не могу простить ее за то, что она заставила меня усомниться в Теде, и я не знаю, когда снова его увижу.

– Что это было, Мег? – спросила я. – Что заставило тебя пойти вполицию? Было ли что-нибудь, кроме подозрений Линн?

Она покачала головой.

– Не могу сказать. Ты ведь пишешь книгу. Надеюсь, ты понимаешь,что я просто не могу об этом говорить.

Я на нее не давила. Я встретилась с ней не для того, чтобы выжать из нее информацию. Тед попросил меня за ней приглядеть. Давить на нее было все равно что дразнить загнанного зверя.

А Мег и сама хотела что-нибудь разузнать у меня. Она ревновала Теда, хотя он сидел в тюрьме штата Юты. Она хотела знать о Шэрон. Я не стала уклоняться, сказав, что мне мало о ней известно. Тем не менее я не рассказала, что по приезде в Солт-Лейк-Сити разговаривала с Шэрон по телефону, и ее голос сделался ледяным, едва я упомянула Мег. Тогда я впервые начала осознавать, что Шэрон явно так же не уверена в Теде и так же ревнива, как Мег.

Мег показалась мне ужасно незащищенной, я не понимала, почему Тед не мог ее отпустить. Ей был тридцать один год, и она хотела – жаждала – выйти замуж и родить еще детей, пока разница в возрасте со старшей дочерью Лиэн не слишком велика и пока вообще не слишком поздно. Тед не мог не понимать, что выйдет на свободу нескоро, но продолжал привязывать ее к себе стихами, письмами и звонками. Так или иначе, любила она его сильнее, чем когда бы то ни было прежде, и пыталась справиться с ужасным чувством вины.

Все это было странно. Я думала о том, как Мег собирается жить в полной зависимости от Теда, а семнадцатого мая он мне написал, что ужасно боится ее потерять! Он с тревогой ждал последние две недели до назначенного на июнь дня оглашения приговора, чем, видимо, и подогревалось его смятение.

Он чувствовал, что Мег снова от него отдаляется. Хотел, чтобы я сходила к ней и просила за него. Никаких оснований сомневаться в верности Мег у него не было, но «шестым чувством» он чувствовал охлаждение.

«Ты единственная, кому я доверяю, – писал он. – Ты чувствительная и в состоянии просить за меня перед Мег. Думаю, тебе ей легче будет открыться, чем мне».

Письмо заканчивалось его мнением об обследовавших его три месяца психиатрах и психологах.

«После проведения многочисленных тестов и обширных обследований они нашли меня нормальным и были глубоко озадачены. Мы оба знаем, что никто из нас не «нормален» в полной мере. Возможно, они не находят диагнозов в обоснование вердикта суда или других обвинений. Никаких припадков, никаких психозов, никаких диссоциативных реакций, никаких необычных привычек, убеждений, эмоций или страхов. Владеющий собой, умный, но никак не сумасшедший. Теперь рабочая теория такова, что я полностью все забыл, теория, опровергаемая их собственными результатами. «Очень интересно», – бормочут они. Возможно, одного или двух из них я убедил, что невиновен».

Я позвонила Мег по просьбе Теда и увидела, что ее преданность ему нисколько не изменилась. Ей удалось сказать ему об этом в двухминутном телефонном разговоре, и она убедила меня заверить его, что она ни с кем не встречается. Он не хотел ее отпускать, а она, судя по всему, не хотела уходить. Пятого июня Мег пришла ко мне в гости. Она только что проводила приезжавших на неделю родителей и была напряжена, поскольку они не посочувствовали тому, что она сохраняла верность Теду. Также ее беспокоила Шэрон – об отношениях Шэрон с Тедом она знала больше, чем он думал. Я была в эпицентре ситуации, заставлявшей меня чувствовать себя неловко. Я не хотела прикрывать Теда, если он обманывал Мег, но также я не хотела рассказывать ей о визитах Шэрон два раза в неделю в тюрьму штата Юта. Я подозревала, что Тед ловко мной манипулирует, чтобы удержать при себе Мег.

Шестого июня я написала ему о Мег: «Мне кажется, она знает о твоих отношениях с Шэрон; сама я ничего о них не знаю и знать не хочу. Когда придет время разобраться в этой конфликтной ситуации, тебе нужно будет собрать всю волю в кулак».

Будущее Теда все еще оставалось неопределенным. Вынесение приговора по обвинению в похищении Даронч, назначенное на первое июня, отложили еще на тридцать дней. Возможно – но маловероятно – он мог получить условный срок. А мог остаться в тюрьме пожизненно. Психологи все еще пытались раскусить его личность. В один воскресный вечер мне позвонил Аль Карлайл, психолог, отвечающий за доклад о Теде. Он начал без расшаркиваний.

– Вы знакомы с Тедом Банди? – резко спросил он.

– А кто спрашивает? – спросила я. Знакомство с Тедом Бандистановилось чем-то незавидным.

Он неуверенно, будто стесняясь, представился. Я рассказала ему только то, что знала – не было смысла вкладывать собственные мечты и страхи в рациональное психологическое исследование. Я объяснила, что во всех контактах с Тедом я видела его нормальным, чутким, дружелюбным и нежным. И это было правдой.

– Вы знаете, я говорил о нем со многими людьми и был удивлендиаметрально противоположными мнениями.

Мне захотелось спросить его, кто эти люди, но это было бы неуместно. Я решила промолчать.

– Мне самому он нравится. – продолжил Карлайл. – Я провел сним около двенадцати часов, и он на самом деле пришелся мне по душе.

Карлайл попросил у меня копии двух писем Теда, получивших такую незаслуженную славу, и я сказала, что пришлю их, но только с его разрешения. Тед разрешил, и я отправила их тюремному психологу.

Девятого июня от Теда пришло очередное письмо. Приговор был не за горами, и он собирался бороться. «Перспективы многообещающие!»

Он считал психологическое обследование «злонамеренным, извращенным и дьявольским». Вспоминая о собственной психологической подготовке, он готовился ответить на вопросы, которые врачи зададут ему и его друзьям и подругам, – вопросы, предполагающие, что он может быть чудаком, гомосексуалом или склонным к извращениям во время полового акта. Он разозлился, узнав, что друзья отозвались о нем негативно. Однако ни подробностей, ни их имен ему не сообщили.