Канун - Михаил Зуев

Андрей утонул в кресле. Отхлебнул принесенную домработницей воду, нажал «плей» на пульте. Аппарат ожил, мягко засветился синим. Голос Фред-ди, казалось, повис в воздухе.

– Андрей, простите великодушно, опоздал! – Док вошел в кабинет, на ходу снимая пиджак и вешая на спинку кресла. – Я весь внимание!

Как он сказал – «опоздал», так просто и без выкрутасов. Теперь ведь никто не опаздывает, все задерживаются, словно сплошные особы королевской крови кругом, усмехнулся Андрей.

– Док, во-первых, куда мне тут спешить, а во-вторых, в прошлый раз мы расстались, перейдя на «ты».

– Точно, причем первым на «ты» перешел я. Так и оставим? Не возражаете, прости, не возражаешь?

– Какие возражения! Тем более я сам напросился на встречу. Док, у меня большие перемены в жизни. И не знаю, чего в них больше, хорошего или плохого…

Андрей говорил минут десять. Док слушал молча. Набил трубку, хотел было раскурить, но просто положил рядом.

– Андрей, вот смотри. Есть такая штука – устное народное творчество. Только не очень разумные люди пренебрегают мудростью, сквозящей из каждой его щели.

– Ты о чем, Док?

– Летел воробей, да так замерз, что упал на землю. Окоченел уже, концы отдает. Вдруг из проходящей мимо коровы вывалилась куча говна – прямо на него. Отогрелся воробей, высунул башку наружу и от счастья зачирикал. Услышала его кошка, подошла, разгребла говно лапами, вытащила воробья и сожрала. Мораль: не всяк тот враг, кто насрал на тебя, не всяк тот друг, кто тебя из говна вытащил. А если уж попал в говно – сиди и не чирикай!

Док, наконец, раскурил трубку. Кабинет наполнился изысканным терпким запахом.

– Нравится? – спросил Док.

– Что? Табак?

– Притча.

– Не знаю.

– А если подумать, Андрюша?

Андрей поднялся из обволакивающего его низкого бесформенного кресла.

– Не нравится.

– Почему?

– Вывод мерзкий.

– Ты прав. Все справедливо и все хорошо, за исключением вывода. Как раз если уж попал в дерьмо, то чирикать нужно обязательно. Другое дело, что следует отличать ситуации, когда чирикать, а когда нет. А теперь предельно честно ответь на три моих вопроса. Но только честно. Можно грубо – но обязательно честно.

– Я готов.

– Вопрос первый. Кто она для тебя?

– Она лучшее, что было и есть в моей жизни.

– Я понял, Андрей. Вопрос второй. Ты можешь отказаться от нее?

– Нет. Не могу.

– Третий вопрос. Он же последний. Чем ты можешь пожертвовать ради нее?

– Собой.

Док встал, вышел из кабинета. Вскоре вернулся. В руке нес чемоданчик странного вида – деревянный, лакированный, обшарпанный. Было видно, что вещь старая и, судя по всему, видавшая виды. Док положил чемоданчик на пол рядом со своим креслом.

– Что я тебе скажу, Андрюша. У тебя есть два выхода. Вернуться назад и выйти через вход. Или пойти вперед. Назад ты не пойдешь. Так?

Андрей кивнул.

– Тогда придется вперед. Но помни, что вернуться уже не получится. Посмотри вокруг себя. По стенам посмотри. Что ты видишь?

В кабинете стоял полумрак.

– Ничего не вижу. Темно.

– Не беда. Сейчас будет ярко.

Док хлопнул в ладоши – раз, другой. Зажглись два яруса освещения. Стало светло, как днем. Андрей осмотрелся. На одной из стен висел старый советский плакат «Не болтай!» – женщина в завязанной косынке, прижимающая палец к губам. На противоположной – «Спички детям не игрушка!» с испуганным малышом, глядящим на зрителя через яркие языки пламени.

– Вижу классику советского агитплаката.

– Как думаешь, Андрей, зачем они здесь?

– Наверное, потому, что обладают скрытым смыслом.

– Именно. Знаки и символы правят миром, а не слова и не закон.

Док открыл перед Андреем принесенный странный чемоданчик.

* * *

– Андрюшка, как сегодня отмечать будем?

– Давай просто зайдем к ним, пригубим, поздравим, а потом будем вдвоем.

– Какой ты молодец, я тоже так хотела!

Без десяти двенадцать Кадри и Андрей вошли в гостиную дома Маруллы и Костаса. Дрова потрескивали в старом закопченном камине, искорки то взвивались вихрем, вылетая в дымоход, то ударялись о стеклянный экран, отделявший внутренность камина от комнаты. Выпили вчетвером по бокалу брюта, расцеловались, пожали руки. Новый год на Кипре – не Рождество, праздник факультативный. Хочешь отмечать – отмечай, а не хочешь – ничего страшного. Выпили еще по полбокала – и попрощались с хозяевами.

– Сегодня хороший день, Каа. Завтра нас с тобой до самого обеда никто не хватится. А то и до вечера.

– Я боюсь.

– Я тоже боюсь, Каа.

– Ты-то чего боишься?

– Я не трус, но я боюсь.

– Ладно тебе, Андрюш.

– Каа, что, есть другой выход? ЭКО[57], суррогатная мать, вот вся эта гадость?! Годы мучений и никаких гарантий?!

– Я понимаю. Но мне страшно. Обними меня. Пожалуйста.

Помолчали.

– Андрей.

– Я тут.

– Не тяни. Мы же всё уже с тобой решили.

Андрей встал с кровати, подошел к креслу, открыл сумку. На дне главного отделения одиноко лежал тибетский молитвенный барабанчик с длинной ручкой.

– Ложись на спину.

Сам лег рядом.

– Возьмись за ручку.

– Взялась.

Взялся за ручку следом за ней.

– Каа, я идиот.

– Что не так?

– Код. Я забыл код. Без кода не включится.

– И что делать?

– Сейчас. Сейчас все будет.

Андрей протянул руку к тумбочке, нащупал телефон, открыл «ютуб». Запели «Битлз».