Мертвая голова - Амелия Грэмм

– Замечательная у тебя была мама.

– Да, самая лучшая, она всегда и во всем меня поддерживала. Жаль, что умерла рано, но, с другой стороны, она хотя бы не увидела мою трагическую кончину. Это бы разбило ей сердце.

– Мой отец тоже ушел раньше меня.

– У вас с ним были хорошие отношения? – Тигмонд достал бинокль из кармана куртки и глянул через него на улицу.

– Да, а вот с мамой были, мягко говоря, не очень… – Флинн нахмурился. – А зачем тебе бинокль?

– Чтобы высматривать одержимых: через него суллему проще заметить, если она только-только начала проявляться.

– А мне такой не выдали.

– Бинокль и не должны выдавать, я его из Чистилища спер, – сказал Тигмонд, уже рассматривая дома. – Подумал, что пригодится.

Флинн достал из кармана штанов гармонику, внимательно посмотрел на нее, а потом спросил:

– А почему мы можем выносить предметы из мира мертвых? Они же, если задуматься, призраки.

– Тут все просто: они берут от нас немного звездной пыли и обретают временную оболочку. Главное – не потерять их в мире живых, иначе они вернутся обратно в Потусторонье, а потом – ищи-свищи.

– Да ладно, – не поверил Флинн, – я недавно уронил флягу, так она не пропала.

– Флягу, путеводитель и карточку с указанием времени потерять невозможно. У них изначально есть собственная звездная пыль, считай, что они такие же недопризраки, как и мы, – растолковал Тигмонд. – Вот однажды, – он спрятал бинокль обратно в карман куртки, – я потерял фотографию с улыбающейся Холли. До сих пор по всему Потусторонью ищу.

– А сделать новую фотографию не судьба?

– Пф! Заставить Холли улыбаться на камеру? Легче разгадать все загадки госпожи Сфинкс. Та фотография была уникальной.

Флинн снова вспомнил о том, что случилось с Хольдой, и в его груди словно появилась сквозная рана.

– Я помню, как однажды Граф Л сказал, что вернет Хольде воспоминания, которые он отнял у нее, но я был уверен, что они касаются какой-то Нои, – тихо произнес Флинн.

– Хольда бы никогда не попросила забрать воспоминания о Ное, – ответил Тигмонд.

– А кто такая эта Ноя?

– Ее бывшая напарница. Там… – Тигмонд ненадолго замолчал, – там печальная история.

– Когда мы с Хольдой впервые пришли в «Зеркального кролика», – вдруг вспомнил Флинн, – все посыльные Смерти косо на нее смотрели, перешептывались, и кто-то обронил, что Хольда виновата в случившемся с Ноей. Так что же произошло?

– Ноя была милой девчонкой, – начал рассказывать Тигмонд, и легкая улыбка приподняла уголки его губ. – Милой и наивной, но духовно слабой. Она не хотела идти в посыльные Смерти, но Граф Л ее уговорил. Они с Хольдой четыре года были напарницами, но за это время Ноя не смогла поймать ни одного одержимого. А еще она постоянно жаловалась, что чувствует себя неважно после контакта с суллемой. Хольда очень хорошо относилась к Ное, но считала, что та слишком часто жалуется на все подряд. Мы ведь все чувствуем себя хреново после суллемы, но как-то же справляемся. Граф Л понял, что толку от Нои не будет. Он собирался вернуть ей Монету Судьбы и отправить обратно в Чистилище, чтобы Ноя снова прошла все испытания вместе со своим новым психофором, и ее бы, скорее всего, ждали Небесные Чертоги. Судьи относятся к бывшим посыльным Смерти более снисходительно. – Тигмонд внезапно умолк.

– И что же произошло? – спросил Флинн, сгорая от любопытства.

– Ноя пошла с Хольдой на последнее патрулирование, и в тот вечер они впервые столкнулись с Безумным. И после этой встречи душа Нои попала в Лимб, – сказал Тигмонд, смотря куда-то вдаль.

– В Лимб? – на выдохе переспросил Флинн. – Но почему? Что случилось?

– Оказалось, что Ноя жаловалась на суллему не просто так. Она действительно очень страдала из-за нее. Суллема долгие месяцы копилась в душе Нои, медленно отравляя ее, проникая все глубже и глубже. Ни духовный напарник, ни «Слезы единорога» не справлялись с ней. С каждым днем все становилось только хуже, но никто по-прежнему не воспринимал жалобы Нои всерьез, а потом стало поздно. – Тигмонд шумно вздохнул. – Безумный уничтожил звездное тело Нои и еще больше отравил душу. Ее связь с духовным напарником разорвалась… и, вместо того чтобы попасть в резиденцию Смерти, душа Нои полетела прямо в Лимб.

– Но почему Властелин Смерти не может вернуть ее душу обратно?

– Потому что тот, кто однажды попал в Лимб, уже никогда не сможет покинуть его. Таков закон Творца, и даже Властелин Смерти не в состоянии что-либо сделать.

– Но почему все винят в случившемся Хольду? Не она же отравила душу Нои! – Внутри Флинна кипело негодование. Ему было очень жаль Ною, но он искренне не понимал, при чем тут Хольда.

– Они считают, что Хольда – как ее напарница – должна была заметить, что с Ноей творится что-то неладное, но эти недоумки ни разу не задумались, что сами ни черта не замечали, – фыркнул Тигмонд. – Мы все виноваты в том, что случилось с Ноей. Мы все наплевали на ее проблемы, предпочитая замечать лишь свои собственные. Мы все приложили руку к тому, что сейчас душа Нои заперта в Лимбе.

По телу Флинна пробежала дрожь. Он и не знал, насколько опасно быть посыльным Смерти. Никто не предупреждал его, что в один прекрасный день он может оказаться в Лимбе.

– А шрам на лице Хольды… его оставил Безумный, да? – спросил он.

– Нет, – Тигмонд отрицательно покачал головой, – его оставила боль. Та боль, которая терзала мою бедную девочку восемьсот лет подряд. Этот шрам сначала появился на ее душе, а уж потом на теле. Холли всегда воскресает вместе с ним, но я очень надеюсь, что моя любовь заставит исчезнуть все ее шрамы.

– А если нет?

– Буду холить и лелеять мою птичку такой, какая она есть. Со всеми ее душевными шрамами. А впрочем, они есть у всех нас, просто не такие явные, как у Холли.

– Это точно, – сказал Флинн. Он закрыл флягу и положил ее во внутренний карман куртки, мимолетно коснувшись заколки в виде бабочки; его самый глубокий душевный шрам всегда с ним. – Блин, так хочется сыграть на гармонике, а нельзя.

– Почему нельзя? – изогнув бровь с выбритой полоской, спросил Тигмонд. – Хреново играешь?

– Ага, настолько хреново, что Фанабер начала беситься.

– Фанабер всегда бесится.

– Если я начну играть, то привлеку внимание, – пояснил Флинн, вертя в руках гармонику. – А мы же типа на задании.

– Играй спокойно, – махнул рукой Тигмонд. – Живые не слышат музыки мертвых. И одержимые тоже. Мы как-то раз пытались с ее помощью вычислить их – без толку.

И Флинн, прижав гармонику к губам, стал играть так же самозабвенно, как и в первый раз. Неземная мелодия заполнила улицу, и хоть никто из живых не мог ее услышать, он почему-то подумал, что Инферсити это не касалось: город будто внимательно прислушивался. Фонари засияли ярче, а дома словно встрепенулись и сбросили пыль, немного приведя себя в порядок, как если бы собрались на концерт.