В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Зимой 1943 года мы получили новые самолеты Ил-2.

Аэродром был занесен снегом. Пурга за пургой. Полеты начались только в конце апреля, когда прекратились снежные заносы и немного удалось расчистить аэродром. Пошла интенсивная переподготовка нас, бомбардировщиков, в штурмовиков.

Летчиков из нашей школы выпускали в звании сержантов. Одевали соответственно. Обували в ботинки с обмотками. Весной сорок третьего пришел новый приказ: выпускать летчиков младшими лейтенантами. Я оказался среди первых офицеров-выпускников нашей школы. Но хоть и выпускали нас уже офицерами, а одевали как простых пехотных бойцов. Прибыл я на фронт младшим лейтенантом. Ил-2 освоил быстро. Машина мне понравилась.

Стрелять нас в летной школе не учили. Говорили так: «Научитесь стрелять на фронте». Учили летать.

Фронт — не летная школа. Там всему, что надо, учились быстро. Или погибали. Перед первым полетом наставляли так: самое главное — взлететь; взлетел, пристраивайся к ведущему и дальше уже выполняй все его команды. Связь поддерживать визуально, потому что в наушниках один треск, и рацию лучше отключить, чтобы не отвлекала. Задача: не прозевать очередную команду, быть предельно внимательным. Посыпались бомбы у ведущего, и ты бросай. Заработали пушки у ведущего, открывай огонь и ты.

На полигоне в школе я не бросил ни одной бомбы, не произвел ни одного выстрела из пушек. До прибытия в эскадрилью я даже не слышал, как гремят авиационные пушки. «На фронте! Всему научитесь на фронте!»

Мой 946-й штурмовой авиационный полк формировался в 1942 году. Я, разумеется, в первый состав не попал. Никто из первого состава летчиков полка до Победы не дожил. Три состава полка полегли в полях от Подмосковья до Германии, сгорели в воздухе, пропали без вести, упав на вражеской территории.

За всю войну я совершил ровно 70 боевых вылетов. До начала боев на Курской дуге летчика-штурмовика уже за 50 боевых вылетов представляли к званию Героя Советского Союза. После Курска, чтобы получить Героя, надо было совершить 100 боевых вылетов. Дважды я был сбит. Третий раз падал из-за неисправности в двигателе. При падении самолета был ранен. Но пули всегда пролетали мимо меня. Бог миловал.

Операция «Багратион» началась 23 июня 1944 года. Мой первый боевой вылет.

Наш полевой аэродром расположился между Жлобином и Рогачевом в Довске. Но сразу на свой аэродром мы не перебазировались, чтобы не обнаружить себя. Накануне, 22 июня, с бреющего сели и замаскировали машины. На другой день мы должны были атаковать с воздуха передовые порядки немецких войск прямо по фронту.

23-го — подъем! Прибыли на аэродром. Погода отвратительная. Низкая облачность. Тем не менее 1-я эскадрилья вылетела согласно графику в полном составе. Мы, 2-я, ждем. Уже время им возвращаться, садиться. Ждем. И вот появились первые. Возвращаются по одному.

Командир полка срочно принимает решение: 2-й вылетать парами.

Мне в пару попался тоже новичок необстрелянный — первый вылет. Миша Антоненко. Но он старше меня по званию — старший лейтенант. Раньше он был техником, уже воевал, подал рапорт и переучился на летчика. Он — ведущий, я — ведомый.

Взлетели. Он до того растерялся, что забыл убрать шасси. Я залетел вперед, качнул крыльями, выпустил шасси и тут же убрал — знак ему подал. Но он так и не понял и шасси не убрал.

Лечу. И вдруг, чувствую, начал давать сбои двигатель моего самолета. Что такое? Возвращаться? Я представил свое возвращение… Скажут: «Трус!» Нет, возвращаться не буду. Держусь на минимальной скорости — 250 километров в час. Чуть только прибавлю — глохнет. Ладно, лечу потихоньку. От ведущего своего, от Миши Антоненко, я сразу отстал. Но вскоре долетел до Днепра. Перелетел реку. Вижу внизу траншеи: вот они, зигзагами опоясывают берег Днепра. Окопы. Как красиво накопали, гады! Кое-где видны свежие воронки: они еще дымятся. Наши поработали, с ходу сбросил бомбы. Сделал вираж, зашел так же, вдоль траншеи, отработал из пушек и пулеметов. Стрелять мне сразу понравилось. К тому же сверху все хорошо видно. Вон они, немцы, сидят в траншее, по мне палят из винтовок и пулеметов. Отстрелялся и назад потянул, за Днепр, домой. Вернулся, а ведущего моего нет. Как потом оказалось, его мессер сбил. Сам-то Антоненко живой остался. А машина погибла. Прилетел я, доложил о поломке. Проверили. Действительно, в карбюратор подсасывало воздух.

В этот день в нашем полку погибло четыре экипажа.

В моем самолете техник насчитал больше двадцати пробоин.

— Стояли мы под Белостоком.

День уже клонился к вечеру. Мы готовились к ужину. Знали, сейчас по 100 граммов, покушаем и отдыхать. Водку давали только на ужин.

Вдруг бежит посыльный: «Вторая эскадрилья — к боевому вылету!»

Накрылись наши 100 граммов…

Облачность очень низкая. Поэтому работать над целью с ходу, с бреющего. Никакой штурмовки.

Нашу пехоту на плацдарме прижали очень сильно, и надо было срочно поддержать славян. Нам сказали, что наша пехота будет обозначать себя красными ракетами. Ракеты они будут пускать в сторону немцев. Поэтому решили так: как только увидим ракеты, так сразу и бомбить, бомбы как раз к немцам и прилетят. Этот прием мы уже хорошо знали. И бомбить, и стрелять к тому времени мы уже научились.

Пошли четверками. Пошло первое звено. Через 400–500 метров второе звено, потом, через такой же интервал, третье.

Полетели мы на плацдарм. Летим, а пехота себя никак не обозначает. Мы убрали обороты, чтобы лететь помедленнее. Внимательно смотрим вниз. Стали друг над другом, следим, чтобы винтами один другого не зарубить. Я шел в третьей четверке. Вижу, дело неверное. Ушел в облака. Минуты три шел в облаках. Начал выходить. Время уже выйти, а земли нет. Наконец, вижу, внизу затемнело: вот она, земля. Дело летчика, в особенности это касается штурмовика, такое: летай в небе, а землю чувствуй. Огляделся: нет никого. Я — один. Встал в вираж. Смотрю, еще один наш идет — Костя Голышкин. Сразу качнул крыльями. Мы друг друга сразу узнавали, издали. Встали в пару. Ведущим никто не идет. То я ему в хвост захожу, то он мне. Потом, смотрю, третий наш появился — Сафронов. Сафронов был постарше нас, посмелее. С сорок третьего года воевал. Сделал знак: «Давайте ко мне». Мы пристроились. Летим. Ищем ориентиры. Видим, внизу идет железная дорога. Сразу узнали ее по очертаниям на картах: Гдыня — Бромберг. Идем хорошо. Ребята рядом опытные, бывалые. С такими в небе не страшно. Оба потом погибли. Идем. Вроде облачность поредела, видимость улучшилась. Слева железная дорога. Догоняем немецкий состав. Мы бы прошли и не тронули его — не до него нам было. Мы обрадовались, что нашли ориентир, и от него теперь надо было искать передовую, чтобы выполнить задание.

Но с эшелона нас обстреляли. Смотрим: трассы от поезда идут к нам. Н-ну, братцы! У вас — пулеметы. А у нас — бомбы, еще полный боекомплект, пушки заряжены. Мы сразу — в правый разворот, выходим на угол атаки. Пропустили эшелон под углом примерно в 60–70 градусов. Легли на бреющий. Туг уж не промахнешься. Бомба мимо состава не проскочит. Если и недолет, то подпрыгнет — и в первый же попавшийся вагон! Так и получилось. Разделали мы тот состав под орех.