В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Я шел с автоматом. Но многие оружие побросали. Я свой автомат не бросил. Подошел подполковник: «А ну-ка, солдат, пойдем со мной». Я ему: «Куда? Я ж не вашей части». — «Пойдем-пойдем. Все мы тут одной части…» Это правда, подумал я и пошел за подполковником.

Оказывается, неподалеку упал сбитый нашими истребителями немецкий самолет. Самолет целый. Сел, не взорвался, не загорелся. А уже стемнело. И в кабине, видим, огонек посвечивает. Нас четверо солдат и подполковник.

Стали мы подходить. Немец молчит. Подошли совсем близко. Видим: откинулся на сиденье, лежит. Ухает, стонет. Ноги, видать, перебиты. Деваться ему некуда. Даже встать не может. Подполковник говорит нам: «Надо его взять». А как взять? Стали подходить, немец поднял голову, завозился, начал стрелять из пистолета. Пули рядом зашлепали — мы бегом под самолет.

Подождали, пока совсем стемнело. Подполковник нам: «Ладно, ребята, теперь-то я с ним и один управлюсь. Идите в свою часть».

Пошли мы дальше. Направление держим на Краснодар. Идем. Впереди какое-то село. Старики наловили рыбы — мелкая какая-то рыбешка — и варят ее. А нам есть охота, вторые сутки голодали. Как учуяли мы запах от котла, так ноги сами и понесли нас к костру. Подошли мы с Борисом к тем старикам, попросили по рыбке. Старики молчат. Посмотрели на нас и отвернулись. Мы снова голос подали. А они нам: «Что? Сдаете Россию? Почему же вы, сукины дети, без боев отходите?!» Так нас встретили старики. Вот тебе и по рыбке… Повернулись мы с Борисом и молча побрели прочь. А они нам: «Погодите! Куда пошли? Обиделись они… Идите к котлу». Подошли мы к ним. Думаем, что они нам еще скажут. А они уже рыбу делят. Тут какие-то дети возле них появились. Всем по две положили, а нам — по три. «Спасибо», — говорим. И пошли дальше. Старики и дети нас проводили молча.

Ели мы тех рыбешек на ходу.

В станице Марьинской, под Краснодаром нас переформировали. От нашего батальона в строю осталось 150 человек. Уцелел только каждый четвертый.

Там же, в Марьинской, мы справляли Пасху. Пасха в тот год была поздняя.

Я, брат, всю войну крестик нательный проносил. И не скрывал особо. И в госпитале доктора мой крестик видели, когда на операционный стол клали. А никто ничего не сказал.

— Во время Сталинградской битвы мы сперва стояли под Владимировкой, обеспечивали связь вдоль железной дороги в сторону Астрахани.

Немцы часто бомбили эшелоны. Наша задача была сразу после очередного налета восстанавливать и обеспечивать связь.

Нас было 12 человек. Вскоре осталось только пятеро.

Летал над нами наш самолет Як-3. Пролетит, крыльями качнет. Мы ему руками помашем. Свой же! А неподалеку от наших блиндажей стояла зенитная установка. Расчет девчат дежурил, станцию охранял. Месяца, может, два истребитель тот летал. Мы уже привыкли к нему. А однажды он нас вдруг обстрелял.

Ночью немец пробомбил. А утром мы полезли на столбы, поправлять сбитые с изоляторов и порванные провода. А он в это время пролетел, развернулся. Мы со столбов глядим: «Братцы, — так это ж он в атаку заходит!» И точно, обработал нас изо всех пулеметов. Сразу двоих ранило, а третьего почти наповал.

Хорошо, девчата-зенитчицы увидели, как он на нас спикировал, дали очередь и тут же, первыми попаданиями, сбили его. Так и накрыли. В щепки!

Подбежали: летчик-то не наш, форма на нем немецкая, офицерская! Летал, гад, вдоль дороги, высматривал наши эшелоны. И дальше бы так летал, вынюхивал, свои самолеты наводил, если бы нервы не подвели.

— Там же, под Сталинградом, наводили мы связь на одном полевом аэродроме.

Базировались на нем штурмовики Ил-2. Бои в те дни шли сильные, и они, бедняги, раза по четыре на дню мотались бомбить донецкую переправу.

Однажды эскадрилья штурмовиков пошла на взлет. И тут налетели «Мессершмитты». Начали наших косить. Несколько секунд всего прошло, а пяти наших самолетов уже нет. Мы лежали в окопах. Один Ил-2 упал прямо возле нас. Бомбы он успел побросать и сел на живот. Шасси не раскрылись, пропеллер согнут. Мы подбежали к нему. Летчика быстро вытащили из кабины. Капитан. Трясется. Седой весь. Повезло ему, живой остался. А другие четыре самолета сгорели, взорвались. Попадали кто где. Стоял уже ноябрь. Начались холода. Бои усиливались.

— До войны я выучился на железнодорожника. И в первые месяцы войны работал на железной дороге, в том числе и под Москвой.

Мне уже исполнилось восемнадцать лет. И вот 22 апреля 1942 года: «Становись!» Лопнула моя «бронь».

Попал я вначале в учебный батальон в Чувашию. Полтора месяца нас там обучали стрельбе из винтовки и метанию гранат. И — на фронт. 65-я армия, 225-й стрелковый полк. Под Сталинград. Вначале везли эшелонами. Потом, чтобы не попасть под налеты немецкой авиации, разгрузились и трое суток пешим маршем продвигались к Волге. Стоял конец июня. Жара.

Мы заняли позицию в 300 шагах от Волги на окраине Сталинграда. Вырыли окопы, соединили их траншеей. Песок. Копалось легко.

Вечером, когда наступало затишье, слышно было, как немцы кричали: «Рус! Иван! Скоро буль-буль!» Мол, сбросим вас в реку.

Около двух месяцев держались мы на том берегу.

Атаки были редкими. Слишком сильно мы сблизились. Нельзя было на нашем участке работать ни авиации, ни артиллерии, ни танкам. Донимали только снайперы и легкие минометы.

Я так обжился в своем окопчике, что ребята, возвращавшиеся после легкого ранения из-за Волги, через неделю-другую, видя меня, кричали: «Ты еще здесь?» А я мазаный-перемазаный, в грязи и копоти. «Здесь, — говорю, — еще живой».

У меня было три котелка. А пришел на Волгу с одним. В окопчике отрыл нишу и там свои котелки ставил. Иногда пойдешь на кухню и двойную порцию каши получишь. Идешь по траншее, смотришь, котелок валяется. Снайпер кого-то подкараулил. Вот такая судьба у солдата. А мертвому котелок уже не нужен.

С каждым днем стрелков в наших окопах оставалось все меньше.

Немцы вели огонь из развалин домов. Их снайперам было легче. Иногда, чтобы помочь своим снайперам, немцы имитировали атаки. Выскочат из-за домов, вроде как наступают, а сами тут же прячутся за развалинами. Мы огонь открываем. А снайперам только это и нужно. Смотришь, то один ткнулся, то другой упал.

Но и к этому мы приспособились. Ночью на рогатинах укрепляли винтовки. Пристреливали трассирующими пулями. К спусковому крючку привязывали веревочку. И стреляли из окопов, не высовывая головы.

Из всего взвода нас осталось 13 человек. Ну, думаем, если сейчас немец пойдет, то уж точно сделает нам «буль-буль». Но вскоре нас сменила свежая часть — мурманские моряки.

К тому времени немцы совсем притихли. Из-за домов уже не выскакивали. Видать, и у них потерь было не меньше.

Наш 225-й полк пошел на отдых. Попрощался я со своим окопом с благодарностью — сколько раз он спасал мне жизнь! Котелки я забирать не стал. Один только забрал, свой.