Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента - Сергей Полозков

— Да вот половину учебника только прочитал.

— Что ж, тогда 4.

Понятно, что среди преподавателей МГЮА, как специалистов-юристов, выкрутасы юридической команды Президента не могли не вызывать глубокого скепсиса, и многие поддерживали позицию близкую нам, что, конечно же, придавало уверенности в том, что правы мы.

А выкрутасы продолжались. Президент решил созывать Конституционное совещание, сам определив, кто на него должен прийти. Причем кроме представителей от субъектов федерации были представлены лица от каких-то никому не известных общественных организаций, все из которых были проельцинской ориентации.

Изначально вообще было заявлено, что депутаты на это совещание допущены не будут. Затем все-таки у ельцинских холуев хватило ума отменить столь позорное решение, и этот запрет был снят. Однако то, что там творилось, выходит за все рамки приличия.

Депутата Слободкина, который был правоверным коммунистом и очень порядочным и честным человеком под улюлюканье участников вынесли с трибуны. Он человек невысокого роста, худой и громилам из ельцинского окружения ничего не стоило сделать это. Когда Слободкина несли, он потерял ботинок. Под общий гогот толпы[56], ботинок тоже торжественно вынесли с трибуны.

Именно в этот момент пришедшие на совещание депутаты демонстративно покинули заседание. Владимир Мазаев уходя, спросил у Гайдара: «И это вы называете демократией?» А он потом, как позже стало известно, сообщил своему соседу, что таких, как Мазаев надо расстреливать в первую очередь. Ни больше, ни меньше.

Все-таки, у нас какие-то проблемы с русским языком. Как всю эту шпану можно называть демократами?

А на первом съезде вся эта шушера ходила с важным и умным видом и вещала: «Демократия — это процедура!» А когда в полном соответствии с этой процедурой мы прокатили Гайдара, самодур рыкнул, и они все его поддержали.

А как красиво они заявляли: «Сократ не прав, но я готов отдать свою жизнь за то, чтобы он имел возможность высказать свое мнение!» А теперь они ржали над ботинком Слободкина, затыкая рот всем, кто имел иное, чем у них мнение, забыв, что буквально недавно обвиняли в этом прежнюю власть.

Вот в какой отвратительной атмосфере происходило обсуждение основного закона, в атмосфере нетерпимости и хамства со стороны людей, мнящих себя демократами.

Что касается содержания, то есть самой проблемы Конституционного кризиса, то мое отношение к ней хорошо характеризует заголовок интервью данного мною газете Рабочая трибуна 11.03. 1993 года: «Конституционный кризис — миф для непосвященных».

В нем я сказал: «У нас кризис иного рода — кризис уважения к Конституции со стороны самых высоких вершин власти. Проблема не в противостоянии двух ветвей власти и кажущейся невозможности проводить из-за этого реформы. Она в выборе одного из двух возможных путей развития России: либо латиноамериканизация страны, потеря ею экономического и политического суверенитета, всевластие коррумпированного чиновничества, либо сохранение промышленного потенциала, разумная структурная инвестиционная политика, контроль государства за процессами перехода к рыночным отношениям, что может помочь прекратить спад, покончить с кризисом. … Год Гайдаровских реформ продвинул нас далеко по первому пути. Говорю об этом с сожалением. Наша фракция однозначно выступает за второй».

Собственно говоря, через 20 лет мне практически нечего добавить. Действительно тогда шел спор о путях развития страны, а вовсе не о Конституции. Топорные действия реформаторов разрушали экономику, выбивая людей из нормальной жизни, вгоняя их в нищету и криминал. Парламент, имея на это полное законное право, пытался изменить такой ход реформ.

Вместо того, чтобы конструктивно воспринять критику и начать работать вместе (я уже приводил вполне конкретные меры, предложенные Постановлением 7-го съезда «О социально экономическом положении»), Президент и бывшие «младшие научные сотрудники», ставшие в одночасье членами Правительства, начали компанию с целью лишить нас полномочий и сделать Парламент послушным орудием исполнительной власти. В идеале таким же, каким был в советские времена, когда он служил для всеобщего, как тогда говорили, «одобрямса».

Поэтому и спор по поводу Конституции в основном сводился к вопросу о разделении властей и праве контроля представительных органов власти за исполнительными органами. Такое право есть в любой западной демократии. Комиссии по расследованию различных махинаций, затеваемые в Сенате США, худо — бедно, но помогают иногда разоблачать злоупотребления власть имущих.

А Ельцин и его команда добились того, что в Российской Конституции у Федерального Собрания таких возможностей нет. Это, пожалуй, единственная Конституция из Конституций крупных государств, где контрольные полномочия Парламента отсутствуют.

Но и это не главное, так как есть буква, а есть дух закона. Поэтому, даже, если бы была принята Конституция, разработанная Конституционной комиссией, после расстрела Парламента произвол со стороны властей был уже обеспечен.

Так как, если можно нарушать одну Конституцию, почему нельзя тем же людям нарушать другую? Если во имя «революционной целесообразности» можно один раз пролить кровь, почему нельзя это сделать во второй?

Впрочем, теперь, через 20 лет, когда все мы стали гораздо менее наивными и возможности анализа исторических процессов стали шире, очень многие отмечают, что модернизацию экономики обычно проводят жёсткие авторитарные режимы.

В Китае была площадь Тяньаньмэнь, зато экономика расцвела. В начале книги я уже писал о статье Миграняна, который предостерегал в конце 80-х по поводу увлечения демократией. В определенных случаях диктатура — последняя надежда народа на спасение.

А раз так, то некоторые граждане заявляют о том, что передача всей полноты власти в руки Президента была тогда спасительна для страны.

Что ж авторитаризм вещь иногда действительно необходимая, но в этом случае все очень сильно зависит от личности диктатора, от его ума, чести и совести. К сожалению, Ельцин и его команда всем этим похвастаться могли еще в меньшей степени, чем ранее правящая партия в ее брежневском и более позднем варианте, хотя на плакатах о ней писалось иное.

Ельцин был царствующим, но не властвующим монархом, не способным к какой — то целенаправленной деятельности.

Он был игрушкой в руках вновь народившихся кланов, убогой, созданной в пробирке ускоренной приватизации, буржуазии. Борис Николаевич много пил, подписывал документы не глядя, порой ни во что, не вникая, доверяя очередному проходимцу, правдами и неправдами проникшему к нему в кабинет.

Я уже упоминал о том, что Борис Немцов, который сейчас вновь пытается выйти на политическую сцену и которому выгодно изобразить себя чуть ли не жертвой ельцинского режима, подсчитал, что за время своего царствования Ельцин уволил 45 вице-премьеров, включая и самого Бориса Ефимовича. Какая уж тут твердая рука с командой единомышленников. Поэтому сдаваться Ельцину было никак нельзя.