Остров Сахалин - Эдуард Веркин

Мы снова отвернули от моря, и теперь поезд двигался между сопками. Вдоль насыпи шагали люди. Некоторые пробовали повиснуть на составе, другие не рисковали и шли самостоятельно. Проснувшийся Артем смотрел на них с опаской. Пока не стемнело, мы продвигались через идущих людей. Когда стемнело, их не стало видно. Мы прибыли в Долинск в полной темноте, и я не смогла его рассмотреть, видела лишь станционные здания и лучи прожекторов, бьющие в небо.

Артем достал из-под полки Ерша, тот пребывал в деревянном состоянии, не двигался, пришлось полить его водой.

Заглянул врач, сообщил, что наш вагон отцепят и переведут на санитарный двор для фильтрации. Я спросила его о будущем. Врач не ответил. Письмо никому передавать не стал.

Фильтрация прошла быстро. Раненых осматривал врач и обнюхивала овчарка, после чего их переправляли в госпиталь, развернутый в ангаре железнодорожного депо. Я опасалась за Ерша, но овчарка на него не отреагировала. Отреагировал карантинный офицер.

Офицер сообщил, что к югу от Долинска начинается закрытая зона, все беженцы должны остаться здесь для проверки, нам с Артемом можно двигаться дальше. Офицер был бледен и кусал губы; я поинтересовалась, что его так беспокоит, и он сообщил, что эпицентр землетрясения, которое разрушило Александровск и, видимо, Углегорск, находился в пятидесяти милях от восточного побережья Хоккайдо, Сахалин же пережил фактически афтершоки, хотя и достаточно разрушительные; по слухам, по всем прибрежным японским префектурам прошла серия разрушительных цунами, так что военное положение введено на всей территории Империи. Это означало, что скорой помощи ожидать не стоит, что все придется расхлебывать самостоятельно.

Я решила узнать о том, что нам сказал старый каторжник на Тыми – есть ли вероятность, что Сахалин, собственно, перестал являться островом? Офицер побледнел еще больше, повторив, что сведений об этом не поступало, но сведений вообще не поступает, и как обстоит дело на самом деле…

Офицер поморщился. Далее он предложил нам проследовать в комендатуру для определения дальнейшей нашей судьбы, поскольку насчет Ерша у него сильные сомнения, хотя овчарка и пропустила.

Проследовали.

Комендант – штатский издерганный человек, которому было исключительно не до нас. Он сказал, что раз в сутки в Южный отправляется колонна с грузовиками и он может похлопотать о местечке лично для меня, сопровождающего – комендант с недоверием поглядел на Артема – и экспонат – на Ерша комендант поглядел брезгливо – он отправить не может, поскольку мест не хватает.

Опять пришлось устраивать скандал, поминать Императорский университет, прадедушку и еще многих высокопоставленных лиц, с которыми я и знакома-то не была, трясти предписанием от самого господина префекта, профессор Ода тоже всплывал, впрочем, в этот раз тактика не сработала. Комендант объявил, что на острове введено военное положение и все предписания, выданные гражданской администрацией, не имеют силы; единственное, что он может сделать, – так это ради уважения к моему отцу и почтения перед моим прадедушкой определить мне место в одной из санитарных машин. Одной.

Я отказалась. Комендант смутился и сказал, что в Южном ситуация может быть иной, не такой напряженной, вполне возможно, что удастся получить транспорт там и дальше выбираться к портовому городу, к Холмску, к Корсакову, а еще лучше к Невельску – оттуда получится эвакуироваться вернее. Я сгоряча объявила коменданту, что никуда не собираюсь эвакуироваться с Сахалина, напротив, у меня возникло живое желание остаться здесь подольше, поскольку именно в переломные моменты будущее подступает к настоящему особенно сильно, порою с ним, с настоящим, сливаясь воедино. Неудивительно, что комендант поглядел на меня с прискорбием…

– Вы не понимаете, что здесь происходит, – сказал он, покачав головой. – Не понимаете… Впрочем, я никак не могу вам препятствовать. От нас до Южного дневной переход, местность обжитая и относительно контролируется властями. Выходите утром, я распоряжусь предоставить вам место на складе…

Писем комендант передавать не стал, пожелал удачи. О будущем я не стала его расспрашивать.

Комендант все-таки помог. Место на складе. Это был склад всего, то есть не склад, а скорее свалка разных вещей. Артем сказал, что это с кораблей мертвецов. Пояснил – Мировой океан, да и Атлантика до сих пор богаты судами с погибшим экипажем, танкеры, сухогрузы, круизеры периодически выбрасывает на берег. Они забиты барахлом, его перебирают особые команды, свозят на склады, так что нам повезло.

Мы заправились водой из резервуара во дворе комендатуры, залили фляги и пластиковые бутыли и напились впрок, кроме того, на складе добыли одежду для Артема и Ерша – комбинезоны и куртки. Артему все было впору, Ерш же в этом утонул, но не важно. Пыталась еще достать патронов для пистолетов, но выяснилось, что подходящих нет; это была моя ошибка – при подготовке к путешествию не подумала о том, что стрелять придется часто и обильно, не послушала отца, советовавшего взять стандартные армейские пистолеты, пусть они и тяжелее, зато практичнее в полевых условиях. В который раз убеждаюсь в том, что отца следует слушать. Когда вернусь домой, обязательно ему это скажу, ему понравится. Ему всегда нравится, когда он оказывается прав, а я не права.

Мы устроились между ящиками с обувью и уснули. Несколько раз я просыпалась от несильных толчков и замечала, что Артем не спит. А Ерш спал, ему все равно. В сопках слышалась стрельба. Потом я снова засыпала, с некоторых пор я без всяких сложностей засыпаю под стрельбу. Стрельба и стрельба, почему бы не пострелять?

Поднялись в путь с утра. Был странный день, солнце взошло, но через дым, растянувшийся по всему горизонту, пробивалось с трудом. Восток был красен, запад темен. Сквозь багровые сумерки я с трудом различала Долинск, впрочем, Артем сказал, что смотреть здесь не на что. Много грузовиков и людей, отфильтрованные беженцы, тысячи тысяч.

Артем заметил, что до Южного сутки пути, если быстрым шагом, но быстрого шага от нас ждать не следовало – Артем плохо перенес покусы, они, несмотря на антибиотики, воспалились, и теперь Артем шагал с трудом, устало, Ерш цеплялся ногами за землю.

По дороге то и дело проезжали грузовики. Некоторые ехали на север, фарами нам в глаза, другие на юг, светом в затылок. И те и другие были доверху заполнены: на север везли бочки и ящики, на юг тоже ящики, а еще тюки, коробки, мешки и почти никаких раненых, если честно, я не понимала почему. Артем же усмехнулся и сказал, что ничего удивительного здесь нет – это господа офицеры спасают нажитое добро.

Справа вдоль дороги тянулась насыпь железной дороги, но поездов ни в сторону Долинска, ни в сторону Южного не было. По насыпи шли китайцы.

Продвигались медленно. Люди, вышедшие из Долинска позже, обогнали нас. На нас никто не обращал внимания, и скоро мы тоже перестали обращать. Артем держался последним, выставив поперек багор, так что вокруг нас с Ершом образовалось свободное пространство.

Люди шли чрезвычайно сосредоточенно, смотрели в спины впереди идущих, молчали, сутулились. Я хотела обсудить с Артемом план действий по прибытии в Южно-Сахалинск, но обнаружилось, что это совершенно невозможно – разговоры тонули в окружавшем нас шуме. Шаги, дыхание, шорох одежды – все это складывалось в шелест, хоронивший любые звуки. Пытались говорить громче, но бесполезно, слова съедались и рвались.