Последняя лошадь - Владимир Кулаков

– А почему Червонец? Давно хотел спросить. – Пашка вопросительно посмотрел на взъерошенного Веньку.

– С этим всё просто. Когда-то, в последних классах школы, занимался радиохулиганством. Помнишь, было повальное увлечение выходить в эфир на средних волнах? Музыку там покрутить, базары-вокзалы между собой, у кого мощнее передатчик. Я начинал, как все, с приставки на лампе 6П3С. Потом у меня был передатчик аж на двух ГУ-50. Это мечта любого радиолюбителя. Что-то похожее в посёлке, но чуть послабее, было только у Лёхи Рекламы и Серёги Секунды. Это позволяло связываться даже с соседними областями. Нас уважали. У всех были позывные, по которым знали друг друга. Они же со временем становились именами. Моя фамилия Грошев, ну я себе прибавил денежного номиналу, стал «Червонцем». Так и покатило по жизни. Иногда даже имя своё забывал – тут редко, кого величали, как папа с мамой назвали, всё больше по кликухам…

Венька, разговаривая, немного отошёл от неприятной встречи. Настроение прибавили эмоции Михалыча, который долго тряс им руки, и особенно Пашке за приглашение в цирк на представление. Потом с детским любопытством рассматривал его, впервые видя артиста «живьём»…

Венька приехал в цирк возбуждённый, как после драки. Пашка наводил на гримировальном столе порядок. Вдруг загромыхали ступеньки, вагончик отозвался колебаниями рессор. На немой вопрос Жары Грошев без обиняков выпалил с порога:

– Я решил ехать с вами!..

– Я…

– Паш, ну ты чего, не врубился? Я подал заявление об уходе из таксопарка. Там вот такие же сделали глаза…

Наконец Пашка «врубился» в смысл сказанного. Удивлён ли он был? Вряд ли. Что-то подобное он ожидал, но не так скоро и резко!

– Вот только отгоню на ремзавод машину, как им обещал, и сразу к вам приеду. Захарыч, если что, обещал помочь!

– Я, кажется, многое пропустил… – невольная обида на своего бывшего наставника полоснула сердце. То ли Пашка был так увлечён в последнее время своим счастьем и личной жизнью, что не замечал каких-либо изменений, то ли Захарыч упустил из виду что-то очень важное в их отношениях. Грошев, не очень-то церемонясь и спрашивая на то разрешение, невольно вклинился в их жизнь. Всё происходило как-то постепенно, само собой. Нарушился привычный ход вещей. Пашка был в растерянности…

– Откуда такое решение? – начал Пашка издалека.

– Понимаешь, я словно оказался на другой планете! Ваш мир какой-то радостный, праздничный, как день рождения или Новый Год! Здесь даже пахнет так, что грудь прыгает от восторга, как те ваши акробаты! Люди вокруг красивые, необыкновенные! Вы скоро уедете, и я снова останусь во всём этом… Нет, мне тут неплохо, правда! Тут мать, сестра недалеко, брат – родина, короче. Но душа всю жизнь куда-то звала и зовёт!.. Мне скоро тридцатник, а что я видел, кроме карбюраторов и распредвалов! Я даже ещё и не… влюблялся по-настоящему… – щёки Веньки на этих словах покрылись лёгким румянцем. От Пашки это не укрылось. Жару опять словно кто-то укусил или ужалил…

– Слушай, давай начистоту, как мужик с мужиком! – Пашка решил эмоции своего друга направить в логическое русло. – У тебя есть нормальная работа. Скоро новая машина будет. Начнёшь зарабатывать, семью заведёшь! А в цирке кем ты будешь, служащим по уходу за животными? Ни ночи тебе, ни дня, ни выходных, ни проходных, и вокруг одни начальники! На побегушках будешь в свои тридцать лет!..

– У Светы готов быть и на побегушках…

– Вот оно что… – все Пашкины сомнения развеялись. Он едва сдерживался от неожиданного коварства человека, которого пустил к себе в душу. – А ты меня спросил, хочу ли я, чтобы ты был у Точки «на побегушках»? Так-то я смотрю, ты последнее время вьёшься вокруг неё, Захарыча обхаживаешь!..

– Молодец!.. – Венька вспыхнул факелом. – Настоящий жонглёр – ловишь всё на лету!.. Я и не думал, паря, что ты такой придурок! Да пошёл ты!.. – Венька сверкнул глазами, дёрнул кепку за козырёк и громко хлопнул дверью. Через какое-то время его тарахтелка с визгом шин отъехала от цирка.

Всё случилось стремительно. Он словно был под гипнозом. Ему будто показывали какое-то странное кино. Вот он работает свой номер. У него прощальное выступление, окончание. Аплодисменты. Успех. На манеже появляется Валентина с букетом цветов, она его обнимает. Вот он снимает в вагончике мокрый от пота костюм, а затем салфеткой – грим. Стук в дверь. На пороге Валентина. Ошеломительно красивая, божественно пахнущая! С нежными руками-повителью и с парализующими волю бездонными зелёными глазами, в которых он не единожды безнадёжно тонул…

Рядом грохочет музыка под сводами цирка-шапито. Там продолжается представление. Вагончик сотрясается от бешено-энергичных движений и сладострастных стонов Валентины. Там что-то падает, звенит, разбивается. Артисты, занятые в программе, с многозначительными улыбками проходят по двору цирка за кулисы и обратно, поглядывая в сторону доносившихся звуков. Наконец всё успокаивается и затихает. Свет в зале – кино кончилось!..

Пашка вышел из вагончика растрёпанный и бледный. Он сел на ступеньки и закрыл голову руками. Что происходило в этот час в его голове, ведал только бог. Неожиданная встреча с Валентиной в который раз разорвала его душу в клочья. Ураганом смело то, что зарождалось со Светой, оставив снова пустыню и смятение. Он понял, что предал что-то очень важное, может быть, самое главное, что приобрёл за последнее время. Как так могло произойти? Зачем?..

Он был словно под наркозом. Состояние было равное глубокому опьянению. Ему настолько было худо, что его стошнило. Он едва успел завернуть за вагончик. Шатаясь, Пашка вернулся и взялся за поручень. Поднял голову и встретился глаза в глаза с Венькой и Светой. Они стояли в проёме кулис в каких-то десяти шагах от него, растерянные и недоумевающие. В широко открытых глазах Светы звучал немой вопль: «За что?..» Они медленно отвернулись и исчезли в чреве брезентового цирка-шапито…

Мерцающие звёзды обложили летнее небо от края и до края. Млечный путь подсвечивал чёрный бархат мирозданья размытой светящейся хордой.

Сжав кулачки и прижав их к подбородку, Света смотрела в небо, запрокинув голову. Она медленно, словно в каком-то танце, покачивалась. Венька молчал, теребя сорванный цветок. В кронах деревьев щебетали ночные птахи. Нет-нет слышалась зарянка. Вдалеке выводил прощальные рулады поздний одинокий соловей. Надрывались цикады. Мир был полон звуков и жизни.

Света вдруг резко повернулась к Веньке.

– Почему ты ко мне не пристаёшь? Самое время: ночь, звёзды, одинокая, брошенная женщина! Я же тебе нравлюсь! – она с вызовом посмотрела на Грошева, словно тот был виноват во всех её бедах.

– Нравишься. И давно. С первой минуты. – Он понюхал и отбросил цветок. – Ты от обиды пошла бы на это?

Света молчала. Потом, в упор глядя на Веньку, спросила:

– А ты?..