Когда вас кто-то любит - Сьюзен Джонсон

Вскоре Макуильямс подписал несколько документов, подтверждающих его отказ от дела, и Планкетт, покинув его контору, отправился к Джулиусу с сообщением об успехе своей миссии.

Когда новости достигли дома Уэстерлендов, тут же было решено устроить праздник. Герцог велел принести лучшего шампанского, что было немедленно отмечено остальными домочадцами. Раньше только рождения и свадьбы отмечались так торжественно.

Гостиная звенела смехом. Провозглашались тосты за отбытие Гаррисонов из Лондона, за профессионализм Планкетта, за будущее Крикет. Аннабел горячо благодарила семейство Уэстерлендов за все, что они для нее сделали, а особенно за усмирение Гаррисонов. Но об Уоллингейме старалась не упоминать, поскольку мать не знала о попытке графа отобрать Крикет.

Позже, когда веселье немного поутихло и беседа коснулась более прозаических предметов вроде ближайшего приема у леди Джерси, Аннабел громко объявила:

– Думаю, нам настало время возвращаться в Шорем.

Она специально заговорила об этом на людях, чтобы смягчить удар, нанесенный Даффу. Но, видя изумленные, шокированные лица присутствующих, весело добавила: – Крикет обожает свежий воздух, она наверняка предпочтет жить в деревне. Да и матушке там спокойнее. – Ее улыбка стала поистине ослепительной. – Мне тоже не мешает отдохнуть после волнений и суматохи последних недель.

Ни один из сидевших за столом не осмелился протестовать, как бы им этого ни хотелось. Герцог и герцогиня и даже брат и сестры Даффа успели полюбить Аннабел.

Первой реакцией Даффа был гнев. Волнения и суматоха? Неужели эти откровенные слова относятся к его ранению и возможности судебных исков? Какого дьявола она творит? Но возможно, больше всего ему не по душе ее отъезд? Обычно женщины его не бросали. Никогда.

Но тут на ум пришли слова отца: «У нее репутация женщины, которая уходит первой».

На миг ему пришло в голову попросить ее остаться, но эта мысль так же быстро исчезла. Он никогда не умолял женщин о благосклонности и сейчас не собирается.

После небольшого молчания герцогиня постаралась замять неловкость и гостеприимно заметила:

– Вы и ваша матушка должны обязательно приехать навестить нас, когда захотите.

– Вы тоже, надеюсь, заглянете в Шорем, – вежливо ответила Аннабел.

– Если вам понадобится помощь в доме, не стесняйтесь попросить, – с улыбкой предложил герцог. – Наши слуги в Уэстерленд-Парк в вашем распоряжении.

– Спасибо. А теперь, если позволите, мы с матушкой соберем наши вещи и уедем. В летние вечера так приятно путешествовать.

Все вели себя идеально, как подобает воспитанным людям: отдавали необходимые распоряжения, велели запрячь экипаж, чтобы перевезти Фостеров в городской дом Аннабел, и с заученной сердечностью распрощались с Фостерами.

Дафф помог миссис Фостер и Молли с младенцами устроиться в экипаже, прежде чем повернуться к Аннабел и протянуть руку.

– Желаю удачной поездки, – выдавил он.

– Благодарю вас, – кивнула она, стараясь не встречаться с его рассерженным взглядом. – И спасибо за…

– Взгляни на меня, – прошептал он так тихо, что слышала только Аннабел.

Серые глаза были безмятежны.

– Будь благоразумен, Дафф, – шепнула она и, отняв руку, взялась за поручень и поднялась в карету.

Лакей закрыл дверцу.

Герцог знаком велел кучеру ехать.

И минуту спустя гости покинули Уэстерленд-Хаус.

Дафф обернулся к собравшейся на тротуаре семье. Глаза его опасно блестели.

– Я еду в «Брукс», – резко бросил он.

– Пожалуй, я чуть позже увижусь там с тобой, – заметил Джайлз. – Но сначала я собираюсь в боксерский зал Джексона. Почему бы тебе не присоединиться? Судя по виду, тебе не терпится с кем-то подраться.

– Нет настроения.

Никто ни о чем его не спросил: мрачное как туча лицо Даффа послужило достаточным объяснением. Нехорошо, если в боксерском салоне Джексона кто-то пострадает от гнева Даффа: он был одним из лучших учеников Джентльмена Джексона.

Вскоре маркиз уже входил в «Брукс», где его приветствовали сердечно, как долго отсутствовавшего друга. Со всех сторон ему протягивали бокалы с бренди, и Дафф не отказывался ни от одного. Усевшись за стол, он стал топить горечь в спиртном.

Вернувшись в свой лондонский дом, Аннабел велела как можно скорее собирать вещи, запрягать дорожный экипаж, и не прошло и двух часов, как город остался позади.

Дождавшись, когда Молли и детишки задремали, миссис Фостер воспользовалась первой же представившейся после предотъездной суматохи возможностью, чтобы расспросить дочь:

– Полагаю, ты не захочешь объяснить мне, что все это значит? Нас прекрасно приняли в доме Уэстерлендов, и мы вполне могли бы остаться до конца сезона.

Аннабел отвернулась от окошка, за которым городской пейзаж сменился деревенским.

– И зачем нам оставаться, матушка?

– Наверное, для того, чтобы наслаждаться пребыванием в прекрасном обществе, – пожала плечами миссис Фостер.

– Мы – люди не их круга и никогда не сможем в этот круг войти.

– Ты обращаешь слишком много внимания на мнение общества. Наша семья хоть и не имела титула, но когда-то была процветающей и уважаемой. Ты образованна не хуже, если не лучше, чем многие аристократки, и это образование позволило тебе добиться значительного положения в этом мире.

– Знаю, мама, и благодарна тебе. Но, живя… – Как объяснить матери, что ее жизнь служит предметом не всегда лестных толков в том же обществе? – Зная обычаи и привычки людей светских, могу тебя уверить, что далеко не все таковы, как Уэстерленды. Существует много и тех, кто смотрит сверху вниз на людей, подобных нам.

– У тебя прекрасный дом. Благодаря тебе мы живем безбедно. Почему кто-то должен на тебя смотреть сверху вниз?

– Наверное, мужчине легче проложить себе дорогу в этом мире. Деньги приносят им определенные блага и титулы.

Она предпочла не объяснять, что женщина независимо от положения в обществе, как правило, почти не властна распоряжаться своей жизнью.

– Знаю. Ты права. Сквайра Хэмптона возвели в рыцарское достоинство. Ни одной женщине этого не добиться.

– Совершенно верно. Что же касается меня, мама, – сказала Аннабел, надеясь, что может объяснить свои чувства так, чтобы мать поняла, – я сумела добиться независимости. И мне это нравится.

– Что же, ты права, – кивнула миссис Фостер, подумав о том, как жалко, что бедняжка не сможет сохранить и независимость, и маркиза. Но своих мыслей она не высказала и только улыбнулась дочери: – Должна сказать, что буду с теплом вспоминать о своем пребывании в Лондоне, и особенно о Уэстерлендах.