Когда вас кто-то любит - Сьюзен Джонсон

– Да, мама, редко когда удается так хорошо провести время. И Уэстерленды – прекрасные люди.

Хотя их наследника смело можно назвать необыкновенным. Но она прекрасно знала, чего ожидают от нее. Знала с самого начала. Настало время покончить с этой связью, увлечением, страстью, чем бы ни считать ту глупость, в которой она имела несчастье запутаться. Покончить и начать новую жизнь, занявшись другими делами. Дафф, вне всякого сомнения, сделает то же самое.

– Признаюсь, однако, – с улыбкой заметила мать, – что мне не терпится снова увидеть наш уютный маленький коттедж. Дом Уэстерлендов хоть и роскошен, но слишком велик. Настоящему уюту там нет места.

– Верно, мама, – хмыкнула Аннабел. – «Уютный» – вряд ли подходящий эпитет для великолепного сооружения на Портман-сквер.

После того как все остальные разошлись, герцог и герцогиня уселись пить чай. За столом они обсуждали внезапный отъезд Аннабел. Что не сложилось в отношениях актрисы и их старшего сына?

– Какая обида! Мне так понравилась Аннабел, и Дафф, похоже, относился к ней всерьез, – заметила Элспет. – Видишь, как он разозлился, когда она уехала!

– Вопрос в том, как долго будет пылать его страсть. Если вспомнить его поведение в прошлом, вполне возможно, что скоро он найдет кого-то еще, – возразил герцог.

– Ты, несомненно, прав, – согласилась герцогиня, слегка хмурясь. – Он никогда не проводил с женщиной больше нескольких дней. Но мне обидно за Аннабел! Она абсолютно очаровательна. В отличие от многих благородных молодых дам, которые… скажем так, откровенно, раздражающе глупы.

– Именно ум Аннабел и привлек Даффа, как и ее красота, разумеется, – заметил герцог. – Такая женщина, как она, способна поддержать любой разговор.

– Не то что нынешние молодые женщины, которые гордятся тем, что в жизни не открыли книги. Лидия и Джорджина часто жалуются на своих приятельниц, у которых, кроме мод, в голове ничего нет. А вот наша дорогая Аннабел пишет великолепные и уморительно смешные пьесы.

– Не говоря уже о стихах, – улыбнулся герцог. – Я не большой поклонник поэзии. Но Аннабел поистине талантливая поэтесса.

– Как наша нынешняя знаменитость, лорд Байрон.

– Признаю, его поэмы необычны, но, если хочешь знать мое мнение, он слишком влюблен в свою известность.

– Несчастный мальчик, так долго был… бедным, не осуждай его за желание немного погреться в лучах славы. Сам ты никогда не был беден, поэтому и не поймешь его.

После смерти отца Элспет осталась без единого пенни, и безвыходное положение заставило ее согласиться на замужество с настоящим чудовищем.

– Что же до нашего бедного мальчика, – продолжала она с улыбкой, – я надеюсь, что он скоро опомнится и остепенится. Ему давно пора перестать считать любовь простой забавой… – нет, не вскидывай брови, милый, – не каждому приходится ждать до тридцати, чтобы жениться.

– Но я ждал тебя, – с улыбкой запротестовал герцог.

– Да, тут ты прав. Но мне кажется, что мисс Фостер – идеальная партия для Даффа. И он ужасно глуп, если сам не видит этого.

– Хочешь, чтобы я поговорил с ним?

– Как мило с твоей стороны, дорогой! – пропела герцогиня тоном матери, желающей польстить собственному ребенку. – Но сомневаюсь, чтобы Даффу понравился чрезмерный интерес к его любовным делам.

– Хотя ты постоянно суешь в них нос, – сухо заметил герцог.

– Но не слишком явно, дорогой. Однако искушение придумать что-то относительно мисс Фостер, достаточно велико, – усмехнулась она.

– Придумать что-то?

– Это тебя пугает? – рассмеялась Элспет.

– А может, мне просто любопытно, что именно ты изобретешь, лишь бы накинуть узду на нашего Даффа?

– Вот видишь! Это так все мужчины относятся к браку! Я же, со своей стороны, смотрю на это как на способ сделать счастливым нашего дорогого мальчика.

Пока герцогиня ломала голову, пытаясь придумать, как восстановить былые отношения сына и Аннабел, маркиз, не подозревавший о коварных планах матери, пытался напиться до потери сознания. Все, что угодно, только бы избавиться от постоянных мыслей об Аннабел. Но она продолжала стоять перед глазами и, хотя он приканчивал вторую бутылку, не собиралась исчезать.

Тогда он решил сесть за игру, чтобы заставить себя сосредоточиться на других вещах. Но играл машинально, не замечая окружающих и не участвуя в беседе. Вскоре друзья стали задаваться вопросом, насколько правдивы истории о его тяжелом состоянии после Ватерлоо. Похоже, слухи были верны. Дафф не отвечал, когда к нему обращались, не обращал внимания на выигрыши и проигрыши и все это время пил бренди, как воду.

Наконец стало невозможным игнорировать встревоженные взгляды друзей. Дафф отставил стакан и поморщился.

– Дело в Аннабел Фостер. Мы… – он немного помедлил и пожал плечами, – встречались. Она только что уехала.

Собравшиеся дружно закивали. Кто не знал прославленную актрису и ее манеру избавляться от любовников, не говоря уже о последних сплетнях насчет ребенка, которыми гудел весь город.

Смелее всех оказался Уорр:

– Она взяла ребенка с собой?

– Силия не моя дочь. Она – ребенок сестры Аннабел, – пояснил Дафф, вдруг пожалев, что не он – отец Крикет. Ощущение было таким пугающим, что Дафф немедленно потянулся к бутылке, наполнил бокал и осушил двумя глотками.

– Уоллингейм считает, что ребенок от него.

– Больше уже не считает.

– Даже при том, что дело ведет сам Макуильямс?

– Больше уже не ведет.

– Значит, ты сумел заткнуть рты сплетникам и на этот счет?

Дафф, вновь наполнявший бокал, поднял глаза.

– Истинная правда.

– А дражайшая Аннабел одержала очередную победу и разбила еще одно сердце.

– Похоже на это, – пробормотал Дафф, салютуя бокалом. – За будущие амуры.

– Молодец, Дарли! – объявил лорд Эйвон, в свою очередь, поднимая бокал. – Пора снова вскочить в седло!

И тут на Даффа посыпались советы относительно дам, с которыми можно утешиться и забыть тоску. Он охотно принимал рекомендации каждого и, когда встал из-за стола и покинул «Брукс», чувствовал себя гораздо лучше и почти примирившимся с отъездом Аннабел.

В конце концов, не он первый брошен прелестной мисс Фостер. И вне всякого сомнения, не последний.

Весь последующий час, сидя в кабинете своего городского дома, опустошая очередную бутылку и глядя на портрет кисти Рейберна, он считал эти пустые банальности бальзамом на душу. Но в какой-то момент, словно пораженный громом, неожиданно пришел к заключению, что не стоит слишком полагаться на банальности. Отставив стакан с намеренной осторожностью, присущей полупьяному человеку, он вызвал Берна и приказал оседлать Ромула, уложить в седельные сумки смену одежды и доставить записки родителям и в салон Грея.