Милые чудовища - Келли Линк

— Не знала, что ты так легко сдаешься, — сказала Лара. Тон у нее по-прежнему был осуждающий. Брови сдвинуты в одну ниточку, нижняя губа сердито выпячена. Так она казалась даже симпатичнее, и все потому, что она во мне разочаровалась. Интересно…

— Может, тебе стоит узнать его получше, — сказала Наоми, переводя взгляд с меня на Лару, как будто знала, о чем я думаю. — Дорну надо собирать вещи. В автобусе у вас еще будет уйма времени на разговоры. Вы ведь еще не прощаетесь навсегда. По крайней мере, пока. Лара, pele el ojo. Сюда идет твоя мама.

— Es ип chingue, — сказала Лара. — Que tigra!

Она вздохнула и поцеловала меня прямо в губы. Для этого ей пришлось сильно нагнуться. А потом она умчалась прочь. Выигрыш всухую. Оно и к лучшему, мне не очень-то хотелось поближе знакомиться с ее матерью, и, конечно, ее матери со мной — тоже.

— Вот как, — сказала Наоми с широкой улыбкой. — А знаешь, что Лара говорила мне несколько дней назад? Что она не собирается встречаться с парнями. Что нельзя заводить с парнями ничего серьезного, если хочешь полететь на Марс. А теперь что? Кстати, не знаю, интересно это тебе или нет, но ты здесь не единственный, кому повезло.

— А что такое? — поинтересовался я. — К тебе подходила та девчонка-блондинка и хвасталась подаренным кольцом?

— Нет, — сказала Наоми и принялась шевелить бровями как ненормальная. — Это мне повезло. Тот симпатичный парень, Филипп… Помнишь его?

— Если мы имеем в виду одного и того же парня, — сказал я, — то он не симпатичный. Я знаю, что значит это слово. Вот я — симпатичный.

— Он милый, — заявила Наоми. — И забавный. И умный.

В том, что значит слово «милый», я разбирался хуже. И в слове «умный». Я упаковал свой чемодан и принялся за отцовский. Зря я подарил Ларе бутылочку. Мог бы обойтись и книжкой в мягкой обложке.

— У вас с ним, должно быть, много общих тем для разговоров, — сказал я.

— Это уж точно, — подтвердила Наоми. — А знаешь, что самое лучшее?

— Что? — Я огляделся в поисках отца и наконец его обнаружил. Он сидел на раскладушке рядом с беременной. Ее, наверное, как-то звали, но я так и не заморочился узнать имя. Она рыдала, уткнувшись отцу в плечо, рот раззявлен в вое. Лицо блестит от размазанных соплей. Готов поспорить, если родится мальчик, она назовет его Хансом. А если девочка, то, может, Блисс.

Мимо прошла девочка, тащившая за собой на самодельном поводке игуану. Неужели ей позволят взять ящерицу в автобус?

— Самое лучшее, — продолжала Наоми, — это его двойное гражданство. Его отец родом из Коста-Рики. И ему нравятся умные, толстые и острые на язык девушки.

— А кому они не нравятся? — хмыкнул я.

— Оставь этот саркастический тон, — сказал Наоми. — Таким малявкам, как ты, это не идет. Хочешь, помогу с чемоданами?

— Возьми вон тот, с книгами, — попросил я.

Остальные все еще укладывали вещи. Некоторые говорили по мобильнику, делились хорошими новостями и получали в ответ другие хорошие новости. Или плохие. У огромных дверей ангара я столкнулся с тем самым охранником. Оливасом. Теперь мне ужа казалось, будто я когда-то слышал это имя. Он кивнул мне, улыбнулся и дал бумажку с номером. Потом что-то сказал по-испански.

— Он говорит, ты должен взглянуть на него в деле, — перевела Наоми. — Через месяц, когда он вернется в свою команду.

— Хорошо, — сказал я. — Gracias. Спасибо. Виепо. Виепо. — Я улыбнулся Оливасу и сунул бумажку с номером в карман рубашки. «Когда-нибудь я стану круче тебя, — думал я. — И ты уже не сможешь обо мне забыть. И испанский я тоже выучу. Тогда я буду понимать все, что ты говоришь, и мне не придется тупо стоять и чувствовать себя дебилом. Я вырасту еще на шесть дюймов. И когда меня найдут футбольные агенты, и я, допустим, все еще буду жить здесь, в Коста-Рике и, допустим, попаду в твою команду, уж меня-то оттуда не вышвырнут. Во всяком случае, за драку — нет. Драки — это для дураков».

Мы с Наоми вышли на покрытую трещинами бетонную площадку и уселись на чемоданы. Костариканское солнце кажется еще роскошнее, если ты только-только вышел из-под карантина, решил я. Я бы, пожалуй, мог привыкнуть к такому солнцу. Лара стояла с матерью и еще какими-то тетками в сторонке, все они без умолку тараторили. Лара поглядела на меня и тут же отвела взгляд. Неуловимое движение бровей. Я почти не сомневался, что в автобусе мы окажемся не на соседних сиденьях. Вдалеке виднелось поселение — скорее всего, Сан-Хосе, куда мы и направлялись. Небо было голубое, по-прежнему без единого самолета. Они все выстроились вдоль взлетных полос. До отъезда оставалось время, и я решил в последний раз воспользоваться здешним туалетом. Вот где я был, когда прилетели инопланетяне. Писал в вырытую в земле яму. А отец все еще сидел в ангаре, обхватив рукой безутешную, чудовищно беременную и легко поддающуюся убеждению женщину из Швейцарии. Он надеялся, что она наконец прекратит орошать слезами его футболку.

Это было чем-то похоже на летучих мышей. Их присутствие замечаешь не сразу. Но на самом деле летучих мышей они не напоминали, не поймите меня неправильно. Корабли пришельцев были глянцевитые, темные и гибкие, как будто акулы — если бы акулы были длиной в сто футов, висели в воздухе и слегка шевелились, словно дышали. Всего кораблей было три, футах в ста пятидесяти над землей. Они были так близко… Я подхватил трусы, отдернул занавеску кабинки и выкатился наружу. Наоми и тот парень, Филипп, стояли на бетонной площадке, задрав головы и держась за руки. Священник крестился. Рядом малышка со своей игуаной. Лара, ее мать и остальные пассажиры — все молча глядели в небо. Никто пока ничего не сказал. Поглядев в сторону Сан-Хосе, я заметил и другие космические суда, великое множество. Вы, конечно, все это уже знаете. Их видели все. И вы видели. Видели, как пришельцы парят над тающими ледяными глыбами Антарктики, над Нью-Йорком, Парижем и Мехико, над Ангкор-Ватом и кучей других мест. Вы это видели, если, конечно, вы не слепой, не мертвец и не из того сорта людей, которые вечно пропускают события, которые видели все-превсе. Как, например, появление инопланетян. Меня интересовал только один вопрос: они прилетели потому, что прознали о смерти Ханса Блисса? Бедняга Ханс Блисс. Вот, что я в тот момент думал: «Бедный, глупый, счастливый и несчастный Ханс Блисс».

Я кинулся в ангар, пробежал мимо Оливаса и остальных охранников, мимо доктора Меноза и Зулеты-Аранго, мимо двух ребятишек, бегавших кругами специально, чтобы голова закружилась.

— Пап, — сказал я. — Папа! И вы все! Пришельцы! Они здесь! Они снаружи! Их много!

Отец встал. Беременная женщина перестала рыдать. И тоже встала. Они устремились ко мне, пробежали мимо.

Я же никак не мог сообразить, что к чему. У меня было ощущение, будто надо что-то выбрать, но это же глупо! Какой тут может быть выбор? Я и сам не знал. Снаружи ангара были пришельцы и будущее. Внутри — только я, пара сотен страхолюдных летучих мышей, спящих под крышей, остатки импровизированного зоопарка и весь тот хлам, который мы оставили после себя. Раскладушки. Мусор. Смятые пластиковые бутылки из-под воды, скомканные одеяла, использованные хирургические маски и уже-не-стерильные салфетки. Самодельное футбольное поле. Во мне возник странный позыв, как будто бы мне нужно пойти к полю и прибраться. Встать у собранных на скорую руку ворот. Защищать их. Естественно, сейчас, в отсутствие Оливаса, защищать их куда как проще. Знаю, все это звучит глупо, знаю, вы наверняка гадаете, почему, когда прибыли инопланетяне, я все еще околачивался там, в пустом ангаре, почему валял дурака. Я не могу вам это объяснить. Может, вы мне объясните? Я просто стоял там, чувствуя опустошение, растерянность и стыд, стоял, пока не услышал отцовский голос.