Стальной рассвет. Пески забвения - Сергей Лобанов

— Попомнишь моё предостережение! — воскликнул он. — Да поздно будет!

Не ожидавший таких разительных перемен в собеседнике барон сделал шаг назад, во взгляде мелькнула неуверенность, тут же сменившаяся гневом.

— На костёр еретика! — произнёс он властно.

Стоявшие неподалёку воины неуверенно переминались, но брошенный в их сторону гневный взгляд рассеял последние сомнения. Они подскочили к Посвящённому, заламывая ему назад руки, связывая.

А бывший купец продолжал, словно в трансе:

— Смирение моё не лживое, я силы последние покладаю в молитвах, да напрасен труд мой, когда такой как ты — Посвящённый вырвал из захватов правую руку и указал перстом на барона — суд вершит! Не будет для тебя это безнаказанным! Придёт срок и спустится твоя тень в мрачный Эрид!

Бывшего купца поволокли от барона, застывшего на месте с непроницаемым лицом, скрестившего на могучей груди сильные руки.

На околице началась суета. С дворов тащили хворост, жерди, солому. Обеспокоенные крестьяне молча смотрели на врывавшихся воинов, ожидая самого худшего. Но их никто не трогал. И тогда люди потянулись на улицу, чтобы понять, что происходит. Когда же они увидели Жункея, привязанного к толстой жердине, то подняли ропот, а кто-то даже выкрикивал, чтобы отпустили Посвящённого. К тому же среди жителей быстро распространился слух, что аджероны порубили всех последователей и некоторых из крестьян, на свою беду очутившихся там.

Жункей лежал на земле, руки заведены назад и связаны, ноги тоже привязаны к толстой деревяшке длиной во весь его небольшой рост. Он был тих и спокоен, лёжа с закрытыми глазами, тогда как среди крестьян слышались всхлипывания и даже едва различимые угрозы в адрес аджеронов.

Не обращая на это внимания, воины закончили с приготовлением места казни, по кивку барона подхватили за концы жердь с привязанным к ней Римаром Жункеем и положили сверху на кучу хвороста деревяшек и соломы.

Заголосили женщины, загудели мужчины. Четверо воинов, с разных сторон подпалили кучу. Кто-то из крестьян бросился спасать Посвящённого, но их ждала смерть от мечей аджеронов. Остальные в страхе отхлынули назад. Выли женщины, плакали дети, зыркали исподлобья мужчины. А пламя набирало силу, начало трещать, выталкивая в небо клубы чёрного дыма.

Оранжевые языки жадно лизнули тело. Жункей задёргался, закричал, а через мгновение дикие вопли разносились по округе…

Многие жители в страхе бросились в свои дома, укрывшись там, зажав уши, чтобы не слышать ужасных криков. Остальные попадали на колени, где стояли, истово вознося молитвы…

Всё закончилось быстро, вопли заживо горящего стихли. Когда костёр начал прогорать, а куча осела, аджероны сели на коней и покинули деревню, оставив за спиной тлеющие, дымящиеся головёшки костра. Крестьяне боялись приближаться к нему, ожидая гнева богов. Однако к их большому удивлению ничего не происходило. Они с опаской начали подходить, разглядывая со смесью любопытства и ужаса страшно обожжённое тело человека, ещё совсем недавно бывшего для них почти равным самим богам.

Ехавший рядом с бароном Перегнер Гермут молчал, изредка бросая взгляды на тоже молчащего Тувлера.

Барон заговорил первым.

— Что, Перегнер, считаешь, я поступил неправильно?

— Нет, милорд. Я так не считаю, — спокойно ответил дворянин. — Этот Посвящённый был опасен своим стремлением настроить против вас всех колмадорийцев. А если бы он объединился с выскочкой, называющим себя наследником Атуала Третьего, то наше положение стало бы безнадёжным. Так что вы, милорд, поступили правильно.

— Это очень хорошо, Перегнер, что ты понимаешь меня, — удовлетворённо произнёс барон. — Все эти годы не было случая, чтобы мы поступали так жестоко с колмадорийцами. Да, мы были высокомерны и заносчивы, да, подавляли изредка вспыхивающие бунты, казня зачинщиков, усмиряя этим остальных. Но чтобы вот так — сжечь живьём истинного Посвящённого… Это впервые. Я знаю, что за этим последует. Но у нас всё равно нет пути назад. Отныне — или мы их или они нас. Наша мягкость к этим еретикам сослужила нам самим плохую службу. Теперь мы вынуждены пожинать плоды своей мягкотелости. Теперь с этим покончено. На востоке наших соотечественников, перебравшихся в Колмадор из Аджера, проживает значительно больше, чем коренных жителей. В тех краях я соберу армию. Мы снова двинемся на запад, отвоёвывая утерянную так легко власть.

— Не нужно винить себя в этом, милорд. Это произошло не за один день. Завоёванную в кровавых сражениях власть мы начали терять, как только наместником был назначен Минук Уулк. Повеление нашего монарха, желавшего пошутить, да простите мне вольность в словах, милорд, дорого обошлось.

Тувлер лишь кивнул молча.

Им предстоял непростой путь. Но они, закалённые в сражениях, готовы были пройти его, чтобы стать победителями.

Ещё не наступило лето, а по восточным землям Колмадора пошёл слух о жестокости аджеронов, чего раньше не случалось. Теперь они вели себя как истинные завоеватели, неся смерть и разрушение. В первую очередь нападению крупных аджеронских отрядов направляемых единой волей барона, разрушению подверглись монастыри, расположенные в отрогах Химадайских гор.

Так пал монастырь Синарт. В короткой и жестокой сече полегли все братья вместе с отцом Ирустом.

Другие монастыри не избежали сей печальной участи.

Те колмадорийские дворяне, что решили пойти за бароном, рассчитывая сохранить прежние привилегии, были вынуждены принять иную веру, чтобы не слыть еретиками. Теперь им, предавшим свою страну, народ и веру, пути назад не было. Они зверствовали пострашнее самих аджеронов, выслуживаясь, зарабатывая благосклонность.

Простой народ, спасаясь, в страхе хлынул от границ с Аджером в центральные и западные земли Колмадора.

К тому же на юге после зимы оживились энгорты и начали продвижение дальше на север, где уже сошли снега и проклюнулась первая трава. Они оставляли за собой частоколы с посаженными на них несчастными…

С южных земель на север и запад под защиту юного Саорлинга тоже устремились беженцы.

К лету весь Колмадор гудел как потревоженный улей.

В начале лета войско под предводительством Эрла Сура стало лагерем под Пиероном. Юный Саорлинг при большом стечении ликующего народа, под торжественные звуки многочисленных труб, в окружении наиболее приближённых дворян въехал в городские ворота. Сопровождающая его кавалькада с трудом пробиралась по запруженным людьми улочкам, направляясь к замку, где с момента его постройки пребывали все короли. Лишь последние двадцать с лишним лет эти чертоги оскверняли захватчики и простолюдины. Неожиданно для всех появившийся сын самого Атуала Третьего вселил в сердца надежду на освобождение страны от аджеронов и энгортов.