Погребенный великан - Кадзуо Исигуро

Беатриса растерянно поморгала, а потом осторожно опустилась обратно на ковры. Однако глаза её остались открытыми, и Аксель уже собирался повторить свой вопрос, когда она тихо сказала:

— Я думала про одну давнюю ночь, муж мой. Когда ты ушёл и оставил меня в одинокой постели гадать, вернёшься ли ты обратно.

— Принцесса, хоть мы и спаслись от речных эльфов, но, боюсь, на тебе ещё остались чары, которые навевают такие сны.

— Никакой это не сон, муж мой. Просто вернулась пара воспоминаний. Тёмная-тёмная ночь, и я одна в нашей постели, прекрасно зная, что ты ушёл к той, что моложе и красивее меня.

— Почему ты мне не веришь, принцесса? Это проделки эльфов сеют меж нами зло.

— Может, ты и прав, Аксель. А если это и вправду воспоминания, то они о давно минувших днях. И всё же… — Беатриса умолкла, и Аксель решил было, что она снова задремала. Но она заговорила снова: — И всё же, муж мой, от этих воспоминаний мне хочется держаться от тебя подальше. Когда мы отдохнём и снова тронемся в путь, позволь мне идти чуть впереди, а сам иди сзади. Давай пойдём дальше именно так, муж мой, потому что я больше не хочу, чтобы ты шёл со мной рядом.

Сначала Аксель ничего не ответил. Потом положил одежду подальше от огня и повернулся, чтобы взглянуть на Беатрису. Её глаза снова были закрыты, но он был уверен, что она не спит. Когда Аксель наконец-то обрёл голос, у него получилось только прошептать:

— Для меня это будет печальнейшей вещью на свете, принцесса. Идти отдельно от тебя, когда дорога позволяет нам идти так, как мы шли всегда.

Беатриса никак не показала, что она это услышала, а через какое-то время её дыхание стало глубоким и ровным. Тогда Аксель надел прогретую одежду и лёг на одеяло недалеко от жены, но не прикасаясь к ней. На него навалилась неимоверная усталость, но он снова увидел эльфов, кишащих в воде перед ним, и мотыгу, которой он размахивает в воздухе, опуская в гущу мелких тварей, и вспомнил шум, словно где-то поодаль играют дети, и то, как он сражался, почти как воин, с яростью в голосе. А теперь она сказала то, что сказала. Перед внутренним взором Акселя чётко и живо возникла картина, как они с Беатрисой идут по горной дороге под бескрайними серыми небесами, она — на несколько шагов впереди, и его охватила великая тоска. Так они и шли, старые супруги, склонив головы, в пяти-шести шагах друг от друга.

Когда Аксель проснулся, очаг едва тлел, а Беатриса уже встала и выглядывала наружу через один из маленьких проёмов в каменной кладке, служивших жилищу окнами. Он вспомнил о недавней размолвке, но Беатриса повернулась, поймав лицом треугольный солнечный зайчик, и бодрым голосом сказала:

— Я хотела разбудить тебя пораньше, утро-то проходит. Но потом подумала, что ты так сильно промок в реке, что тебе нужно больше, чем просто чуток вздремнуть.

Аксель всё не отвечал, и Беатриса спросила:

— Аксель, что случилось? Почему ты так на меня смотришь?

— Я просто смотрю на тебя с облегчением и радостью, принцесса.

— Мне гораздо лучше, Аксель. Нужно было всего лишь отдохнуть.

— Я вижу. Тогда давай поскорее тронемся в путь, потому что, как ты сама сказала, утро-то проходит.

— Я всё наблюдаю за этими детьми, Аксель. Они и сейчас стоят у той же канавы, где стояли, когда мы впервые их увидели. Там есть что-то, что их притягивает, и готова биться об заклад, что они замыслили какую-то шалость, потому что они часто оглядываются, словно боятся, что кто-нибудь из взрослых их обнаружит и выбранит. Куда могли деться их родители, Аксель?

— Это не наше дело. Кроме того, они выглядят сытыми и одетыми. Давай попрощаемся и пойдём.

— Аксель, мы с тобой не ссорились? У меня такое чувство, что между нами что-то не так.

— Ничего такого, чего нельзя на время отложить, принцесса. Хотя, может статься, мы ещё поговорим об этом сегодня, кто знает? Но давай тронемся в путь, пока голод и холод нас снова не одолели.

Когда они вышли на морозное солнце, Аксель увидел пятна инея в траве, бескрайнее небо и горы насколько хватало глаз. Коза жевала у себя в загоне, у неё под ногами валялось перевёрнутое ведро, заляпанное грязью.

Трое детей снова стояли у канавы, глядя в неё, спиной к дому, и, судя по всему, ссорились. Девочка первой заметила приближение Акселя и Беатрисы и, резко обернувшись, тут же засияла улыбкой.

— Дорогие старцы! — Она заторопилась отойти от канавы, потащив братьев за собой. — Надеюсь, вы удобно расположились, хотя дом наш и неказист.

— Мы расположились удобно, дитя, и мы очень вам благодарны. Теперь мы хорошо отдохнули и готовы тронуться в путь. Но что случилось с вашими родителями, почему вас оставили одних?

Девочка переглянулась с братьями, которые встали от неё по обе стороны. Потом она сказала, немного колеблясь:

— Мы сами справляемся, сэр, — и обняла каждого из мальчиков одной рукой.

— А что такого интересного в той канаве? — спросила Беатриса.

— Там всего лишь коза, госпожа. Это была наша лучшая коза, но она умерла.

— И как же умерла ваша коза, дитя? — ласково спросил Аксель. — Вторая выглядит вполне здоровой.

Дети снова обменялись взглядами, словно принимая общее решение.

— Идите посмотрите, если вам так хочется, сэр, — сказала девочка и, отпустив братьев, отступила в сторону.

Когда Аксель направился к канаве, Беатриса последовала за ним. Не успели они пройти половину пути, как Аксель остановился и прошептал:

— Принцесса, позволь мне сначала подойти одному.

— Аксель, я что, никогда не видела мёртвой козы?

— Всё равно, принцесса. Подожди здесь.

Канава была глубиной с человеческий рост. Солнце, светившее почти прямо в неё, казалось, должно было помочь Акселю рассмотреть то, что было у него перед глазами, но вместо этого создавало сбивающие с толку тени, а там, где были заледеневшие лужи — мириад сверкающих граней. Коза, судя по всему, отличалась гигантскими размерами, и теперь лежала, расчленённая на несколько частей. Тут — задняя нога, там — шея с головой — на морде застыло умиротворённое выражение. Аксель не сразу распознал мягкое, повёрнутое кверху брюхо животного, потому что его обнимала гигантская рука, высунувшаяся из чёрной грязи. Только тогда он понял, что бóльшая часть того, что он поначалу принял за останки козы, принадлежит другому созданию, с козой вперемешку. Одна кочка оказалась плечом, другая — согнутым коленом. Потом он заметил шевеление и понял, что существо в канаве ещё живо.

— Что ты там видишь, Аксель?

— Не подходи, принцесса. Это не то зрелище, чтобы поднять тебе настроение. Тут лежит несчастный огр, умирающий медленной смертью, и, наверное, эти дети по глупости бросили ему козу, подумав, что еда поможет ему встать на ноги.

Не успел Аксель договорить, как огромная лысая голова с широко распахнутым глазом медленно повернулась в вязкой грязи. Потом грязь жадно хлюпнула, и голова исчезла.