Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс

– Скажи-ка, ведь оно тебе здорово врезается в палец, – воскликнула подружка, обратив внимание на мое обручальное кольцо. – Уверена, что тебе удастся его снять перед свадьбой и легко надеть во время церемонии?

– Да, смотри сама…

Я с большим трудом освободилась от розового золотого ободочка, на пальце остался след. Соня машинально протянула руку и взяла у меня кольцо, чтобы рассмотреть его поближе.

Ее глаза блестели от нескрываемого восхищения.

– Слушай, а тебе не приходило в голову расширить его?

– Кольцо отдавали подогнать под мой размер.

– Смотри в оба, не переборщи. Это такой материал, который не растягивается до бесконечности. Оно красивое, но такое хрупкое.

О чем Соня говорит? Только о кольце?

Подруга долго рассматривала драгоценность со всех сторон, не проронив ни слова, просто наслаждаясь старинной работой и восхищаясь мастерством ювелира, возможно, мечтая о чем-то своем, девичьем. Потом поднесла кольцо близко к глазам и спросила:

– Так ты говоришь, кому оно раньше принадлежало?

– Гортензии, матери Дэвида, а до этого – ее матери, но я не знаю ее имени. Хорошо, что мне удалось его снять. Арман должен завтра отнести его ювелиру, чтобы добавить наши имена и дату свадьбы.

Соня склонила голову к кольцу, прищурилась и задумалась.

– Хм… А в каком году поженились родители Дэвида?

– Понятия не имею. Судя по возрасту Дэвида и его брата, можно предположить, где-то в середине или в конце шестидесятых. А что?

– Просто в таком случае… твой распрекрасный будущий супруг – плод воображаемой любви, а его родители – привидения.

– Что ты плетешь?

Совершенно серьезно, безо всякой усмешки, что с ней случалось нечасто, Соня протянула мне кольцо, привлекая внимание к внутренней стороне, где были еле заметны какие-то полустертые цифры.

– Сама посмотри!

– Я не вижу…

– Поверни его так, чтобы свет падал на внутреннюю поверхность, поверти и посмотри еще раз. Заметила? Местами просвечивают цифирки, дату рассмотреть невозможно, а год виден ясно: 1988.

Она была права. Соня, моя верная подруга, немного с приветом, охочая до мужчин и любительница сексигрушек, смогла докопаться до истины, всего лишь раз взглянув на обратную сторону кольца, которое я, наивная дуреха, вот уже несколько дней носила, не снимая.

– Да, ты права, – вздохнула я. – Странно, что я сама раньше этого не заметила.

Похоже, цифры намеренно пытались стереть, но под определенным углом зрения все-таки можно было разобрать год. Стоило чуть повернуть украшение вправо или влево, как цифры исчезали. Если смотреть на внутреннюю поверхность кольца под прямым углом, то их и вовсе можно было не заметить, кольцо ревниво охраняло свой секрет ото всех, в том числе от меня.

Я потеряла дар речи.

– Сколько было в 88-м твоему прекрасному принцу?

– Девятнадцать лет, – прошептала я безжизненным голосом.

«Они обручились и вскоре поженились. Очень быстро, через несколько недель после знакомства», как и сказал мне когда-то Луи. Значит, год первой женитьбы Дэвида – 1988-й, что ясно давали понять загадочные цифры. Жестокая правда открылась перед моими глазами. Почему тогда Луи представил мне эту историю, единственно правдивую в его байках о брате, в виде глупой шутки? Почему он не сказал всю правду? Странно… Он чего-то боялся? Или кого-то? Но кого?

– Ну ладно! Ты должна сказать своему жениху, что не слишком умно дарить в качестве обручального кольца вещицу с блошиного рынка, а тем более представлять дело так, будто это – семейная драгоценность.

– Я скажу…

Нужно срочно переменить тему, нельзя раскисать перед ней. Чтобы взять себя в руки, я заставила себя изобразить улыбку и без всякой связи с предыдущим разговором спросила:

– А как Ребекка? Есть от нее новости?

– Нет. Она опять недоступна по телефону. Меня это беспокоит. Я опять без гроша, и у меня долг за комнату. Если она не подбросит мне работенку, не знаю даже, где буду ночевать через месяц.

– Если придется совсем худо, можешь пожить в моей комнате у мамы, – предложила я на всякий случай.

– Спасибо, подружка, но, сама понимаешь, сейчас там не слишком весело, у твоей мамы.

Она смущенно улыбнулась, извиняясь за бестактное замечание.

– А ты ходила к нам в агентство? – спросила я.

– Ходила, да что толку! Ребекка испарилась. Понятия не имею, как она умудряется вести свой бизнес. Так не разбогатеешь, уж точно. Слава богу, что тебя это уже не касается…

Это прозвучало не как упрек, а как ностальгия по тому времени, слишком скоротечному, на ее взгляд, когда нас связывали одно общее тайное дело и странное совпадение судеб. Соня хотела, чтобы мы всю жизнь были вместе, как две сестры, и никогда не расставались. Появление Дэвида положило конец ее юношеской мечте.

Я-то всегда знала, что Соня будет частью моей жизни. Но, когда мы вскоре целовались перед расставанием у подножия башни Барле, смешавшись с толпой служащих, возвращавшихся с обеда, это выглядело как прощание навек.

В лифте я ощутила напряженную тишину и увидела несколько знакомых мне с утра лиц, выражавших вежливое смущение. Никто не осмелился спросить, все ли у меня нормально и хорошо ли я отобедала в одиночестве. Синдром первого рабочего дня во всей своей прелести. Но что я могла об этом знать по-настоящему?

То ли просто от нервного перевозбуждения, то ли под влиянием сделанного Соней открытия я вышла из кабинки лифта, покорно следуя за толпой служащих. Только дойдя до середины широкого коридора, я заметила, что оказалась не на том этаже. Здесь находились некоторые студии и службы телекомпании BTV. Перегородки отделов тут тоже оказались стеклянными, но в помещениях не было окон, и потому отсутствие дневного света лишало коридор необыкновенной прозрачности и объема, как на вершине башни Барле. Я заметила справа, в тесном закутке между двумя соседними отделами, два силуэта и, несмотря на полумрак, сразу узнала этих людей. Они не могли меня видеть с той стороны, откуда я шла, а я, испугавшись, что могу выдать невольным движением свое присутствие, затаилась. Я стояла в укрытии, сдерживая дыхание, ни жива ни мертва, с ужасом представляя себе, что они могут вдруг выйти оттуда и тогда мы столкнемся нос к носу.

Дэвид показался мне очень спокойным, уверенным в себе, вполне владеющим своим голосом и эмоциями. Но вот его собеседница, напротив, выглядела весьма возбужденной. Она без конца нервно поправляла свои волосы, дрожащей рукой одергивала блузку, скорее болезненно, чем грациозно. На таком расстоянии трудно было утверждать на все сто, но я могла бы поклясться, что ее грудь вздымается выше и чаще, чем всегда. Может быть, красавица блондинка рыдала?

В любом случае, она не произносила ни слова, внимательно слушая своего патрона. Он, если не ошибаюсь, пытался ее образумить или утешить, потому что сначала держал девушку за руку, потом положил руку ей на плечо.