Дорога камней - Антон Карелин

Рыцарь вздохнул.

Камни лежали где попало: разбросанные и так оставленные. Окружённые шёпотом золотящегося леса, пронизанного солнечными лучами. Обломки, помнящие былую незыблемость неприступного. Не просто камни. Руины крепости, когда-то рвавшейся вверх мощными бастионами и башнями, угрожавшей небу шпилями, раскрашивавшей закат сборами реющих по ветру алых знамён. Когда-то бесстрашно встречавшей осаду семи воинствующих Княжеств. С яростью отражавшей атаки многоликого войска союзников, вознамерившихся сломать хребет лучшему из рыцарств, которое знали земля и небеса.

Обломки крепости, выстоявшей в том бою.

И безнадёжно, неостановимо рухнувшей под натиском Силы, бьющей из полыхающей алым руки сгорбленного седого старика, с посохом, оголовье которого было в виде головы, накрытой ладонью жестокого, мрачного Божества.

Конечно, это не был стоящий сейчас старик. То случилось давным-давно, во времена героев и полубогов, ходивших по земле, и теперь вокруг развалин Астара возвышались стволы деревьев, годовые кольца которых исчислялись на сотни.

Но Божество, давшее Силу тому, давным-давно забытому старику, ныне владело этим, которого не знал и не помнил почти никто... Лишь самый могущественный и жестокий из врагов.

Иногда рыцарю казалось, что он всегда, с самой первой встречи хотел убить его.

Ветер подул сверху, робко касаясь тяжёлого шлема тускло блестящих чёрных волос. Закованный в латы молчал, рассматривая блестящие капли в густой белесой паутине, затянувшей с десяток увядающих жёлтых листьев невысокого куста. В паутине висел мёртвый усохший паук.

— Ты пришёл... не для того, чтобы договориться, — отсутствующе заметил старик.

— Мы оба знаем. Это невозможно.

— Почему? — спросил старик, не стараясь выглядеть неспособным понять. Вероятно, готовился загнать рыцаря в тупик, используя мудрость вместо копья.

— Было время ниспровергать, — чеканным тоном, холодным и мёртвым, ответил носитель алого плаща, расшитого чернёным серебром. — Вы отказались.

Старик опустил глаза, чуть шевельнул худым плечом.

Рыцарь посмотрел на него и едва слышно вздохнул.

Не было никакого труда, ни единого грана чести в том, чтобы убить беззащитного старика.

Госпожа, каждый оттенок чувств которой он слышал чутко и безошибочно, малейшее колыхание страсти которой рассматривалось им, как непререкаемая воля, ныне бесстрастно молчала. Решение, подумал он, Её интересует решение. Несмотря на пропасть, разделяющую Брата и Сестру, познавших различные края вековечной тьмы, Она все ещё надеялась приручить Его. Словно надежда такая в самом деле была. Или, быть может, Всевластная колебалась — именно теперь. Желала попробовать ещё один бесчисленный раз: перед тем как ступить на дорогу, с которой невозможен возврат.

Её интересовал ответ.

Вдвоём или одной?

Рыцарь сдержал вздох, наполняющий грудь.

Госпожа уже не была той, кто способна пожертвовать всем ради наслаждения пережить вопль сотен тысяч, простёртых у её ног. Как и Владыка посмертия, за последние эпохи Она стала иной. Стремление к цели уже перевешивало жажду и желание, которыми Прекрасная руководствовалась тысячелетия и даже столетия назад. Рыцарь знал это, хотя никогда не видел Её такой, какой Она была. Короткая память человечества ухватила лишь несколько последних метаморфоз тысячелетнего изменения Той, что творила этот мир; тем более мгновенное бытие того, кто был старшим из Её рабов.

Ныне все было просто и ясно: Владычица желала знать — теперь, на пороге новых эпох, — вместе ли с Нею будет Её Брат?.. Ради этого рыцарь и пришёл сюда, откликнувшись на зов.

— Мы уже достаточно дрались раньше, в угоду светозарным Богам, — медленно вымолвил он, поднимая голову и глядя старику прямо в лицо. — Я не верю в вас. Я был бы рад уничтожить тебя. Но если ты пришёл, чтобы заключить союз, я буду говорить и считаться с тобой... Теперь отвечай. Госпожа не желает ждать.

Старик поёжился от холода, перед тем как ответить. Он словно в последний раз перепроверял заученные, истёртые в памяти слова. Наконец он сказал. Голос его был тих и сух; рыцарю, который мог думать, что хорошо знал его, в словах согбенного послышалась горечь.

— Решение принято. Владыка возвращается к участию в земных делах.

Тихие слова прозвучали, как гром. Рыцарь на мгновение поднял глаза, бесстрастные, пустые, — едва справляясь с собой.

— Ты спросишь почему, — продолжал старик, глядя ему прямо в глаза своими колодцами безжизненной, пробирающей до костей пустоты. — Все знают, что мир на пороге невиданных перемен. Но даже мудрейшие не могут ответить, что именно произойдёт.

Рыцарь дёрнул уголком рта. Чтобы справиться с собой, ему нужно было время. Значит, имело смысл говорить — что угодно, лишь бы не молчать.

— Как всегда в подобных случаях, — соглашаясь, ответил он, — провидение отказывает провидцам в ответах. Все сокрыто туманом, осенено разнообразием смысла... или вообще лишено его. Предсказатели, ведомые искусством и талантом, значат столько же, сколько изощрённые счетоводы превратностей судьбы, движимые расчётом и формулой столетнего опыта. Нисколько. Ибо умением их ныне правит пустота... Но в поворотные моменты истории такое случается. Так было и в дни Седьмого Нашествия, и три года назад, в ночь смерти Давира Бранна на песке. Так бывает всегда. Ты знаешь.

Старик смотрел на рыцаря, ничем не отрицая его слова. Но явно не считая их мудростью, достойной даже кивка. Сын Прекрасной всегда восхищался его способностью выразить взглядом любое, тончайшее отношение и чувство. Старик молчал.

— Подобное случается постоянно, — продолжил рыцарь, внимательно взирая на старого жреца, — пусть временные рамки этого постоянства кратки лишь для бессмертных и богов. И если твой повелитель решился вернуться к делам, от которых отказался бездну времён назад, значит, все его уверения были лишь позой, в какую встаёт правитель или чиновник, тщащийся вызвать в толпах взирателей нужный ответ. Значит, твой Владыка по-прежнему хочет этот мир, как ни пытался упрятать стремление им повелевать... Значит, Он больше не в силах скрывать. — Рыцарь почти улыбнулся.

Старик смотрел на него спокойно, хотя остатки все той же неясной горечи почти незаметно касались его лица. Безыскусные, ничего не значащие, слишком простые слова не касались его, обходя стороной.

— И в самом деле, волнения судеб бывали, — спустя мгновение тихо возразил он. — Но никогда на памяти даже самых древнейших не было ничего подобного. Вместе с народами мира я прошёл множество лет. Даже ты не знаешь сколько. Но ни я, ни мудрые из бессмертных, с которыми я беседовал в последние месяцы, недели и дни, не знают и не могут понять, что всех нас ждёт.

Два месяца назад рыцарь впервые понял, что подступающее отовсюду и неведомо откуда нечто стократно превышает готовимое ими и союзниками иных сторон. Старик понял это раньше. Что ж, он действительно был мудрее.