Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе

6 января ВЦИК Советов принял постановление о роспуске Учредительного собрания. Ни один из его депутатов не пострадал. В. И. Ленин требовал их полной безопасности, особо предписав «товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания», «свободно выпуская всех из Таврического дворца»[469]. Многие из них погибнут позже, в конце 1918 г., когда белогвардейские офицеры «верховного правителя» адмирала Колчака ликвидируют «Съезд членов Учредительного собрания» в Екатеринбурге, арестуют некоторых из них в Уфе и убьют в Омске, на берегу Иртыша. Но теперь, в январе, уходя из Таврического дворца, они, конечно, не предвидели своей судьбы и истерически грозили большевикам, что еще соберутся вновь, «чтобы продолжить свою работу»[470].

Острейшая борьба вокруг Учредительного собрания сопровождалась террористическими актами, по некоторым данным совершенными контрреволюционными элементами, связанными с правыми эсерами. В начале января было совершено покушение на В. И. Ленина. Неизвестные лица обстреляли его автомобиль, и, возможно, только находчивость Ф. Платтена, который пригнул голову Ленина, спасла ему жизнь. Через несколько дней была предпринята попытка покушения на М. Урицкого, и почти одновременно произошел трагический инцидент, который мог серьезно дискредитировать Советскую власть.

В ночь с 6 на 7 января было совершено убийство двух членов кадетского ЦК, Ф. Кокошкина и А. Шингарева, по распоряжению Наркомюста переведенных из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу. Известно, что в убийстве участвовали анархистствующие матросы. Однако из показаний некоторых конвойных (зафиксированных в официальном обвинительном заключении) следует, что в группе матросов, одетых в бушлаты и бескозырки с надписями «Ярославец» и «Чайка», находились какие-то лица в штатском и шапках. Из того же обвинительного заключения видно, что фактическими организаторами преступления являлись начальник милицейского комиссариата 1-го городского района П. Михайлов и его подручный П. Куликов, вербовавшие и подстрекавшие матросов и др.[471]

Немедленно по получении сообщения о том, что произошло в Мариинской больнице, В. И. Ленин дал распоряжение о разыскании и наказании преступников[472]. Была создана следственная комиссия в составе В. Бонч-Бруевича, наркомюста Штейнберга и наркома по морским делам Дыбенко. А. М. Коллонтай вспоминала, что потрясенный случившимся Ленин говорил ей: «То, что вынужден был терпеть Керенский, того не потерпит власть рабочих и крестьян. Наше государство народное, а народ требует законности и справедливости»[473]. Не всех участников преступления удалось привлечь тогда к суду Революционного трибунала. Но пролетарская диктатура с самого начала повела борьбу не только против враждебных ей классов, но и решительно надевала узду революционной законности на анархические проявления и уголовщину.

Вернемся, однако, к Учредительному собранию. Уже в январе 1918 г. был создан так называемый «Межфракционный совет (или бюро) Учредительного собрания». О деятельности этого «совета» известно немного, между тем тесно связанный с ним уже упоминавшийся В. О. Фабрикант (верный «оруженосец» беглого Керенского) в своих воспоминаниях заметил, что работа «совета» полностью не оценена ни мемуаристами, ни историками[474]. Но из воспоминаний кадета Н. И. Астрова, энеса Н. В. Чайковского, эсера В. Зензинова и других лиц, входивших в этот «совет», а затем в фактически созданный им «Союз возрождения России», можно составить некоторое представление о его деятельности. «Совет», заседавший «в чьей-то докторской квартире на Девичьем поле», объединил «по личному признаку» представителей всех политических партий и групп, за исключением левых эсеров слева и монархистов-черносотенцев справа. Сначала «совет» планировал возобновить работу Учредительного собрания в Киеве, но там, в январе 1918 г. победила Советская власть. На Дон, к Каледину, ехать не решились: с прибытием туда «быховских беглецов», Новочеркасск стопроцентно становился корниловским и «демократам» из «Межфракционного совета» это внушало опасения. В конце концов, перебрались в Москву…[475]

«Совет», а затем «Союз возрождения России» вели работу по сколачиванию собственных военных кадров, контрреволюционных «военно-боевых организаций»[476]. Здесь вновь на какое-то время всплыло уже знакомое нам имя бывшего «комиссарверха» М. Филоненко, исчезнувшего было со сцены после провала корниловщины. В контакте с некоторыми членами военной комиссии ЦК партии эсеров он формировал теперь террористические группы в отдельных частях Петроградского гарнизона, а в начале весны 1918 г. уехал в Архангельск…[477]

«Межфракционный совет» Учредительного собрания, ЦК партии эсеров, «Союз возрождения России» заложили основы контрреволюции на Востоке и на Севере страны…

Но как ни драматически складывалась борьба Советской власти с контрреволюционной Ставкой и попытками антибольшевистских сил сплотиться под знаменем Учредительного собрания, судьба социалистической революции в эти месяцы зависела все-таки от решения вопроса: война или мир? Сразу же после прихода к власти Советское правительство обратилось ко всем воюющим державам с предложением заключить справедливый, демократический мир. Правительства Антанты отвергли это предложение, рассчитывая в ближайшее время завершить войну разгромом Германии и ее союзников. Правящие круги Четверного союза во главе с Германией, вынужденного вести изнурительную войну на двух фронтах, откликнулись на предложение.

Но кайзеровское правительство Вильгельма II думало при этом не о прекращении кровавой бойни, не о справедливом мире, а о захвате максимально большой территории бывшей Российской империи, об экономическом ограблении ее в целях усиления своей боевой мощи и продолжения войны с Антантой «до победного конца».

Могло ли пойти Советское правительство на такой грабительский, «похабный», как его называл В. И. Ленин, мир? Левые эсеры, наряду с большевиками входившие в Советское правительство, и «левые коммунисты», образовавшие в январе 1918 г. свою фракцию, используя «ультрареволюционные» фразы и лозунги, выступили вообще против подписания мира. Они требовали ведения революционной воины против империалистической Германии и ее союзников, заявляя о «принципиальной недопустимости» мира с империалистами. Даже независимо от того, что некоторые из «левых коммунистов», возможно, действовали, «исходя из самых лучших революционных побуждений и лучших партийных традиций»[478], их позиция объективно была на руку контрреволюции. Разоренная и измученная четырехлетней войной, не имеющая еще своей армии, Советская Россия не в состоянии была выдержать столкновения с германскими дивизиями. И те, кто ненавидел Советскую власть, напряженно следили за исходом борьбы за мир, которую вели большевики во главе с Лениным, страстно желая победы «ультрареволюционной» фразы над здравым смыслом, над пониманием «изменения условий, требующего быстрого, крутого изменения тактики»[479]. Диалектика реальной практики и реальной политики объективно смыкала крайне левых с крайне правыми. А последние готовы были предпочесть всему германскую оккупацию страны и установление «немецкого порядка»…