Гладиатор - Михаил Соколов

– На древние Олимпийские игры женщин не пускали.;, – Что? Я не понимаю, – презрительно бросила Нина.

Он замолчал, боясь ее разозлить.

Лифт между тем довез их до седьмого этажа, где были их номера. Вышли. Дошли до ее номера. Качаури открыл своим универсальным, подходящим ко всем замкам, ключом.

В гостиной она быстро подошла к холодильнику, взяла пакет с соком, налила в стакан, жадно выпила.

– Должен сказать, – начал он, – что мне не нравится последнее время твое поведение.

Нина испугалась того, что сейчас может произойти.

Отца она знала очень хорошо. Знала, каким беспощадно жестоким мог он быть, когда кто-то противился его воле.

– Что? Что тебе не нравится? – она решительно повернулась к нему.

Нина поставила на столик стакан, вынула из сумочки сигарету, закурила. Она знала, что отцу не нравится, когда она курит, но сейчас она готова была на все… ей не было дела ни до чего, что не касалось Николая.

Кроме того, она не слышала и половины того, что говорил отец, мешал страх за Николая. А вдруг все-таки он ранен?

Качаури вдруг замолчал. Ему стало страшно при мысли, что все может как-то перемениться…

– Может быть, я ошибаюсь, – произнес он наконец, – но мне показалось, ты неравнодушна к этому милиционеру.

– Нет, ты не ошибаешься, – сказала она медленно, отчаянно и злобно взглянув на его застывшее лицо. – Не ошибаешься. Я все время думаю о нем. Я люблю его, а тебя ненавижу, не выношу. Все равно, все равно когда-нибудь надо кончать.

И, закрыв лицо руками, как только что в операторской ложе, она зарыдала. Качаури не пошевелился, не изменил направления взгляда. Угрюмое выражение исчезло с его лица. Он подошел к Нине, коснулся ее руки. Она вздрогнула, посмотрела на него.

– Вот и хорошо, – неожиданно для нее улыбнулся он. – Вот и отлично. А я уже стал беспокоиться, что моя дочурка никак не взрослеет. Очень хорошо. Мы с тобой поужинаем и обо всем поговорим.

Он как-то взволнованно-торопливо выговаривал слова, словно боясь, что она его прервет.

Нина сквозь слезы удивленно посмотрела на отца и отвела взгляд. Ей было безразлично, что он испытывает в этот момент.

Качаури вышел, запер за собой дверь и поспешил к себе.

Оставшись одна, Нина взглянула на часы. Девятый час. Надо увидеть Николая. Вновь воспоминание о нем, уже по-другому, зажгло ее кровь. Как он?

Нина, сорвавшись с места, бросилась к двери.

Дверь не открылась. Она была так ошеломлена, что не сразу поняла, в чем дело.

Сняла телефонную трубку. Аппарат был отключен.

Только сейчас ей стало все ясно. Отец!

Николай в одном халате сидел в кресле и медленно приходил в себя. Избитое тело болело, но не очень сильно. "Вообще легко отделался", – думал он.

В одной руке он держал стакан с "Кровавой Мэри", приготовленной по всем правилам, так что прозрачный слой водки, не смешиваясь, висел над колыхавшимся красным соком. В другой руке была зажженная сигарета. Когда раздался стук в дверь, он как раз поднес стакан к губам. Выпил, после чего сунул сигарету в рот, чувствуя, как спиртное проваливается внутрь, разливаясь теплом по телу.

– Открыто! – крикнул он, ожидая увидеть Нину.

Но ошибся.

Вошел Качаури, а следом за ним Крокодил.

Качаури сразу сел в кресло, положив на колени огромные кулаки. Крокодил, сложив губы в полуулыбке, сел, как обычно, в угол на стул. Николай, щурясь, переводил взгляд с одного на другого.

– А вы счастливчик, – вдруг заявил Качаури, – криво усмехаясь, от чего его черные усы дрогнули над ядовито-пухлой губой.

– И дог, и эти шипы на перчатках – и ни одной царапины. Только укус на шее, но это чепуха. На бедного Кравчука нельзя без слез смотреть, так вы его обработали. Как вам это удается, уважаемый Николай Иванович?

– Профессионализм, – ухмыльнулся Николай, густо выдувая дым в потолок. – Я, знаете ли, с детства не люблю всех этих царапин, всех этих ранений.

Спиртное начало действовать, после пережитого было приятно расслабиться и каждая затяжка вызывала в груди волну теплого удовольствия.

– А у вас, Геннадий Иванович, ничего не болит? – с улыбкой обратился Николай к Крокодилу. – Вас, помнится, на днях так неловко ударили пару раз. Все зажило?

Крокодил со своей полуулыбкой повернул к нему лицо. Внимательно поглядел. Усмехнулся еще заметнее.

– В чем дело? – спросил Качаури. – В чем дело?

Тебя что, кто-то посмел тронуть? – в недоумении обратился он к Крокодилу. Ухмыльнулся. – Не верю.

Если только этот человек не сумасшедший. И не пришлый.

Он снова ухмыльнулся и перевел взгляд на Николая.

– Ума не приложу, откуда у вас такая прыть? Нормальный человек сто раз подумает, прежде чем решиться на поступок, а у вас какой-то калейдоскоп: не успеешь осмыслить один ваш прыжок, а вы уже десяток других наворочаете.

Николай встал и пошел готовить себе еще один коктейль. Сейчас Качаури с этим ублюдочным длинным пугалом Крокодилом были ему особенно неприятны. Во-первых, сегодняшний цирк произвел на него отвратительнейшее впечатление. Из всех этих схваток он сделал единственный вывод: поток приключений, в которые бездумно ныряешь, как и благие намерения (странно как возникла косвенная связь между активным отдыхом, в данном случае, и благими намерениями!), несущие прямехонько в ад – по сути одно и то же. Кроме того, масштабы проходящих в этом доме отдыха развлекательных мероприятий, как и люди, занятые в них, вызывали беспокойство, недоумение и омерзение. Должны же быть у нормального человека хоть какие-то иллюзии?! Мир, замешенный на сладострастии, любовании чужой болью, на чужой крови, оказался не очень-то хорош даже для него, начисто, как он был уверен, лишенного иллюзий. В общем, эти двое были ему сейчас решительно неприятны.

Николай вернулся к своему креслу, сел, вытянул ноги. Неторопливо поправил полу нескромно распахнувшегося халата.

– Плевать! – сказал он, отвечая больше своим мыслям.

– Может, этим все и объясняется, – весело ухмыльнулся Качаури и хлопнул себя кулаком по колену.

Однако к делу, – переменил он тон и полез рукой во внутренний карман. – Я пришел расплатиться с вами. Вы блестяще себя показали сегодня, так что вот ваши деньги.

Он протянул Николаю пухлый пакет. Николай взял его и бросил на столик. Выпил содержимое стакана и вновь закурил.

– Вам даже неинтересно, сколько здесь?