Истинные цвета - Дорис Мортман

Прошлой ночью он был поражен тем, как много у них общего: любовь к искусству, одинокое детство, независимость, темперамент.

А сегодня утром обратил внимание на то, что их отличает друг от друга. Если ее можно назвать поэмой, то уж он, без сомнения, проза. Он классифицирует и объясняет, рассуждает и холодно оценивает. Руководит огромным конгломератом средств массовой информации и испытывает трудности в выражении собственных эмоций. Он попросту спрятался за энергией и здравомыслием, не давая волю чувствам.

— Я по тебе соскучился, — сказал Филипп и нежно поцеловал ее в затылок.

Потянувшись за спину, она дернула завязки купальника, затем распустила волосы и развязала узелки бикини на бедрах.

Пока они занимались любовью на пляже в первых лучах восходящего солнца, Изабель захватил целый сонм ощущений. Каждой клеточкой своего тела она жадно принимала Филиппа и готова была еще больше отдавать в ответ. Ее влекло к Медине с самой первой встречи, и подсознательно она не раз воображала себе близость с ним.

Лежа рядом с ним на песке, она потом пришла к выводу, что их связывает не только секс. Ей нравится говорить с ним, смеяться, молчать. Но вот вопрос — любит ли она его? И знает ли она, что такое любовь?

Большую часть дня они провели на пляже. Позавтракав, расположились в шезлонгах под огромными зонтиками. Изабель взяла с собой блокнот и принялась рисовать Филиппа. Это занятие настолько ее поглотило, что она не сразу заметила его беспокойство.

— Не любишь, когда разглядывают твое тело? — удивилась она. — Осмелюсь заметить, на меня оно произвело самое благоприятное впечатление.

— Как ты относилась к отцу? — внезапно спросил он.

— Я его любила, — коротко ответила она.

— Даже после того как его обвинили в убийстве твоей матери?

— Да, — твердо произнесла она.

— Видишь? — Он указал на свою левую ногу.

Она кивнула, догадываясь, о чем пойдет речь. Его икроножная мышца была сильной, а мышцы бедра — гораздо слабее и тоньше. То же самое и с левой рукой: предплечье такое же мощное и упругое, как и мышцы правой руки, а левый бицепс слабый.

— Отец не простил мне несовершенства. В его глазах это выглядело как уродство.

— У нас обоих было тяжелое детство, Филипп, — отозвалась Изабель. — Это тяжелый груз, но в наших силах его облегчить.

— Тебе это удалось?

— Почти, — кивнула она. — Правда, мне еще многое предстоит сделать, чтобы избавиться от него окончательно.

— Что же тебе мешает? — спросил он, пытаясь разгадать ее тайну.

Изабель ответила не сразу. Филипп напрягся: может, она решает, стоит ли ему доверять? Вроде бы она с ним откровенна, но вот что касается семьи, тут она многое скрывает.

— Хочу восстановить доброе имя семьи, — отозвалась она наконец.

— И потому собираешься выкупать «Дрэгон текстайлз»? Изабель с явным сожалением пожала плечами.

— Я бы с радостью выкупила предприятие, но вряд ли мне удастся. Компания не продается, а если бы и продавалась, у меня все равно нет денег.

Филипп понял, что предлагать свою помощь не стоит. Он вернулся к тому, с чего они начали.

— Ты думаешь, что спустя столько лет люди все еще обсуждают вашу семью?

— Наверное, нет, но доказать невиновность отца для меня очень важно.

— А у тебя нет никаких догадок насчет того, кто мог это сделать?

— Есть кое-какие подозрения, но нет доказательств. Мне же было всего семь лет. Я ничего не помню из событий той ночи.

Она вдруг задрожала всем телом, и Филипп крепко ее обнял. Он ей сочувствовал: его ведь тоже преследовали загадки прошлого. Почему мать отказалась от него? Может, в этом виноват он сам? Или кто-то ее заставил? Как и Изабель, он постоянно ощущал, что ответ от него ускользает. Впрочем, если бы он захотел, то мог бы встретиться с матерью и потребовать объяснений. А Изабель уже некого расспрашивать. Ее тайна либо так и останется неразгаданной, либо будет разгадана самой Изабель.

На следующее утро Филипп преподал Изабель первый урок игры в гольф. Затем они поехали в Пальму и позавтракали в маленьком бистро в квартале Портела. Неторопливо потягивая вино, Изабель вдруг заметила, что в скверике толпятся какие-то люди. Несколько минут она внимательно наблюдала за ними, потом улыбнулась, и в глазах ее блеснул задорный огонек.

— Сейчас будут танцевать сардану! — Схватив Филиппа за руку, она повлекла его за собой.

Вот все взялись за руки и встали в круг. Филипп кое-что слышал о сардане, но танцевать ни разу не приходилось. Знал только, что это национальный танец Каталонии, гордость каталонцев.

Как из-под земли возник маленький инструментальный оркестрик — два гобоя (тенор и сопрано), барабан и флейта, — и танцующие медленно и грациозно сделали первый шаг. Рядом собралась толпа зевак и туристов. К танцорам присоединились какие-то желающие, и Филиппа и Изабель разъединили.

Темп музыки все ускорялся, и один из танцующих, вероятно, ведущий, что-то громко крикнул, призывая всех двигать руками вверх и вниз. Изабель подняла руки, затем опустила, поклонившись, потом снова подняла, гордо вскинув голову. Филипп наблюдал, как ловко она выстукивает ритм, как владеет своим гибким телом, каким вдохновением горят ее глаза. Сам он не знал ни единого па и то и дело спотыкался, но это его ничуть не смущало.

На обратном пути в Форментор и весь остаток дня танец Филиппа и гольф Изабель были предметом их взаимных шуток и подтруниваний. Оба решили чаще упражняться и достигнуть приемлемого уровня. К счастью, в постели тренировки не требовались.

На следующий день позвонил Джулиан и потребовал, чтобы Изабель немедленно возвратилась в Штаты.

— Ты говорила, что тебе представилась редкостная возможность. Я сначала воспротивился, но теперь понял, что ошибался. Твоя слава перекинулась через океан. Меня буквально осаждают просьбами как можно скорее устроить очередное шоу Изабель де Луна. Это очередной шанс, Изабель. Думаю, тебе не следует его упускать.

— Мне надо ехать, — сказала она сидевшему рядом Филиппу.

— Ты едешь, чтобы рисовать или потому, что хочешь вернуться к Джулиану?

— Мой отъезд не имеет к Рихтеру никакого отношения. — Она помолчала и добавила: — И к тебе тоже. Не знаю, способен ли ты понять меня, Филипп, но смысл моей жизни — искусство. Я принадлежу в первую очередь живописи.

— Именно это мне и нравится в тебе больше всего, — отозвался он. — Я никогда не стану тебя просить изменить своему призванию. А вот Джулиан ведет себя так, словно ты его собственность.

— Вовсе нет. Он просто меня представляет. Филипп смягчил тон:

— Ты имеешь пятьдесят процентов прибыли от выставок, Изабель. Ты деловой партнер Джулиана, а не подчиненная. А это значит, что он обязан консультироваться с тобой по таким вопросам, как дата открытия выставки.