Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада

– Что ты! Жалко будет, если больше никто не услышит.

– Если ты отдашь за мою музыку улыбки всей твоей жизни, я был бы согласен.

– А твоя покойная мама, наверное, была бы не согласна.

Опять начинается. Мама. Выходит, Таэко думает точно так же, как месяц назад? Терпение влюбленных без конца подвергается испытаниям. Приходится вечно ждать, пока чувства возлюбленной не переменятся. Без всяких гарантий на то, что тебя выслушают.

– Если ты не можешь принять мою любовь, я хотел бы, по крайней мере, сделать то, что ты хочешь. Я никогда не предам тебя. Поэтому скажи мне, чего бы тебе хотелось на самом деле. Я признался тебе в своих чувствах и не могу общаться с тобой так же, как прежде. Я больше не мальчик и не младший брат. Если ты велишь мне никогда больше не приходить, я так и сделаю. Только открой свои истинные чувства.

– Черныш, что ты вынуждаешь меня сказать? Я ведь люблю тебя. И не хочу, чтобы все закончилось. Но ты пытаешься открыть ящик, который открывать нельзя.

– Какие у генерала планы на тебя? Он оккупировал тебя так же, как и Японию?

– Если ты узнаешь, в каких я отношениях с генералом, ты, наверное, возненавидишь меня. А это очень печально. Но ведь ты не успокоишься, если не узнаешь, да?

Куродо кивнул. Она взяла его за руку и спросила:

– Ты можешь пообещать мне, что никому не расскажешь?

– Конечно, – ответил он, и она добавила:

– Если ты по глупости разболтаешь кому-нибудь то, что я тебе скажу, знай – крест на своем будущем придется поставить не только генералу и не только мне, но и тебе, и режиссеру О. Кроме того, может случиться нечто более ужасное.

Куродо был еще настолько молод, что собственное будущее его мало волновало. Какие тучи могут сгуститься над генералом или режиссером О., он с трудом себе представлял. И он ответил:

– Таэко, ради твоего будущего мой рот превратится в камень.

Таэко отвела взгляд от Куродо, который не сводил с нее пронзительного взора, посмотрела вдаль и тихим шепотом начала свой рассказ:

– Через своего секретаря генерал сообщает мне время. Секретарь знает все мое расписание, и я не могу отказаться, разве что заболею. Ты сам видел. Большой черный автомобиль. Он всегда появляется перед моим домом за два часа до назначенного времени. Я сажусь в автомобиль, и он привозит меня в нужное место. В гостиницу «Империал», где ты жил. У генерала там есть номер люкс для дневного сна и размышлений. Об этом знают очень немногие, включая секретаря и владельца гостиницы. Разумеется, никто никогда там не был. Кроме меня. Генерал проходит в номер не через холл, его всегда тайным путем провожает управляющий. Этим же путем прихожу туда я. Генерал обычно появляется в гостинице или в два часа пополудни, или в восемь вечера. Проведя три часа в номере, он возвращается в посольство, где его ждет семья. Он никогда не остается на ночь в гостинице. Он не пьет спиртного, курит сигары или трубку и, ни слова не говоря, смотрит на меня своими серыми глазами. Смотрит и смотрит не отрываясь. Почувствовав мою неловкость, генерал говорит: «Включи короткие волны». В комнате звучит музыка, выражение лица генерала смягчается, глаза становятся добрыми. Я не знаю, чем занять руки, мне не по себе оттого, что я ничего не делаю, хочется превратиться в статую Будды. Если подумать, что я могу дать генералу, кроме успокоения? В таком случае, мой долг – показывать генералу самое красивое свое лицо, и я решила играть перед ним, как будто рядом сидит режиссер. Я вспоминала прежние свои роли, думала о создании образов в будущих фильмах и, в зависимости от настроения генерала, улыбалась ему, или делала печальное лицо, или напускала на себя задумчивый вид.

– А генерал? Он просто сидел – и все?

– Может быть, эта комната существовала для того, чтобы генералу было где вздохнуть. Когда близилось время его возвращения в посольство, он с изможденным видом говорил: если накапливается усталость, ни о чем хорошем не думается. По слухам, когда началась война, генерал помолодел лет на десять и при этом еще старался держаться изо всех сил, помня, что на него обращены взоры множества людей. Обычно, когда он входил в номер гостиницы, он тоже выглядел на десяток лет моложе, но уже часа через два превращался в семидесятилетнего старика. Чтобы чувствовать себя бодрым, прежде всего необходим отдых. Мне казалось, если генерал переутомится, случится что-то нехорошее, и я считала своей обязанностью создать ему такие условия, чтобы он мог пребывать в мирном расположении духа и принимать наилучшие решения.

Таэко видела подлинное лицо генерала, о котором не знал никто. Слышала слова генерала, которых никто не слышал.

– Генерал часто рассказывал о своей матери. «Это мама сделала меня Верховным Главнокомандующим; я так долго был холостяком, потому что не мог встретить женщину, подобную моей матери», – откровенничал он. Занимая высокое положение, равное императору или президенту, генерал боялся бога и матери. А еще он говорил, что до сих пор раскаивается в том, что предал мать, когда женился в первый раз. При этом выражение лица у него было как у наказанного ребенка. Даже такой великий человек, как генерал, вспоминая о матери, превращался в обыкновенного сына.

Генерал открывал Таэко беззащитные стороны свой натуры. А потом пристально смотрел на нее, думая о будущем японских матерей и их сыновей.

– Однажды он спросил, как, по моему мнению, нужно поступить с Японией? Я не в ладах с английским и могу только кивать в ответ на слова генерала, но ему было очень важно, что думают про него японцы. Он печалился оттого, что ненависть за сброшенные на Хиросиму и Нагасаки ядерные бомбы никогда не исчезнет; он радовался, узнав, что от японцев приходят письма благодарности в связи с признанием права женщин участвовать в работе властных структур и в связи с земельной реформой. Он впервые приехал в Японию вместе с отцом-военным в разгар русско-японской войны, когда ему было двадцать пять лет, и поверил в будущее этой страны. Бомбардировка Пёрл-Харбор превратила Японию в страну-врага, а ему автоматически продлила военную карьеру. На Филиппинах американцы проиграли японцам, и если бы не отступили, его, нынешнего, здесь бы не было. Тогда он поклялся захватить Японию. Он рассуждал сурово: ядерная бомбардировка была возмездием за удар по Пёрл-Харбор и за поражение на Филиппинах. Всякий раз, говоря о войне, он спрашивал меня: «Был ли я прав? Простишь ли ты меня?»

– А что ты ему отвечала?

– Победителя не судят. Значит, вы правы и прощены.

Наверняка она упаковывала свою иронию в улыбку, наклеивала подарочную этикетку и дарила генералу. По-английски это у нее звучало так: «You won. You are right. Nobody says No. You are our new Emperor. You must be right».[57]

Получается, она заключила с генералом мир – свой, собственный. А ее ломаный английский независимо от ее желания превращался в стрелы иронии, которые пронзали сердце генерала.