Останься со мной навсегда - Назира Раимкулова

* * *

Они поженились. Эркин прошёл курс лечения. Когда Чолпон забеременела, он был на седьмом небе от счастья. В положенный срок родился мальчик.

— Чопаааа! Чоп-каМ!!!

В окне появилась сияющая от радости Чолпон.

— Ну, что, на кого похож? — Мира стояла внизу с огромным букетом.

— На папу, — засмеялась Чолпон, — и на меня… немного, — в руках она держала маленький свёрток.

— Поздравляю!!! Ой, какая ты счастливая!!! — лицо Миры расплылось в глупой улыбке.

— Ну, ладно, ты, давай, иди, а то у нас сейчас кормление будет, — улыбнулась молодая мама.

Мира ушла. Через некоторое время об окно городского роддома ударился маленький камушек и отлетел. Чолпон выглянула в окно.

Внизу стоял Эркин. Он смотрел на свою Чолпон, глаза его были полны слёз. Слёз мужского счастья.

— Я люблю тебя! — закричал он. — И нашего сына, которого ты, ты мне подарила!

— Я тебя тоже, — женщина послала воздушный поцелуй мужчине. — Ты сказал матери?

— Она здесь! Она приехала посмотреть на своего внука, — Эркин открыл дверцу машины. Из неё вышла Майрам с Абаем.

Они улыбались. Они были счастливы. Они смогли выпустить своих птиц из клеток предрассудков и сомнений на свободу…

Даже маленькой птице большая клетка не даст большего ощущения свободы, чем сама свобода!

© Copyright: Назира Раимкулова, 2011

3 февраля. Эта памятная дата для нашей семьи. Именно в этот день 1997 года не стало моей свекрови. Прошло уже столько времени, а вспоминаю о ней, как о человеке с сильной волей и огромной любовью к сыну. Это была удивительная женщина с удивительной судьбой и вызывающим восхищение героическим уходом из жизни.

За два месяца до кончины из дородной красивой женщины она превратилась в ссохшуюся старуху. Внутренняя болезнь подтачивала ее еще молодой организм. Ей было всего 55 лет.

Я помню, как варила для нее злаковые каши на воде с медом, и если она съедала маленькую чашечку — это была победа. Однажды она хотела приготовить май-токочи (приготовленные на раскаленном масле тонкие лепешки из сдобного теста). Мы, придя с работы, почувствовали запах горелого. Мама лежала на диване и, увидев нас в дверях, попыталась встать. Знаком мы ей показали, что не надо беспокоиться. Я приготовила стол к ужину и пригласила всех к столу. Муж взял один токоч и попробовал. Хлебец был недосоленным и не прожаренным. Мы с ним переглянулись и, как ни в чем не бывало, продолжили трапезу. Мама сама отломила кусок и тут же положила его на стол. Она сказала, что хотела приготовить это специально для сына, и ей очень неудобно, что получилось невкусно. Говоря это, она чуть не плакала от стыда. А мы плакали внутри оттого, что видели, как силы покидают ее с каждым днем. Я успокоила ее и постаралась поддержать похвалой, сказав, что наоборот это именно так, как любит ее сын. Муж мой тоже подыграл и, обняв маму, нежно поцеловал.

В феврале у мужа начинались зимние каникулы, и мама запросилась домой: она хотела повидать дочерей, говорила, что соскучилась. Муж хотел взять билеты на самолет, но она воспротивилась, сказав, что сердце ее не выдержит перелета и перепада давления. Решено было взять билеты на поезд.

Рано утром 31 января к гостинице, в которой мы жили, подъехало такси. Мы с детьми вышли на улицу. Они пытались тащить чемодан с подарками, а я сумку с домашней снедью в дорогу.

Мама шла очень медленно, было видно, с каким усилием она заставляет себя идти, но она словно доказывая себе и всем остальным, шла сама и не хотела помощи.

Таксист помог погрузить багаж и завел мотор. Мама молчала. Я сказала мужу, чтобы по приезду в Бишкек он позвонил и сказал, что они добрались. Машина тронулась с места, а я еще долго стояла и смотрела вслед уходящей за поворот «Волгой». Я говорила про себя: «Ну, вот и все, мама. Больше мы с тобой не увидимся. Прощай».

Мне хотелось плакать.

От Москвы до Бишкека ехать трое суток. В то время еще не было сотовых телефонов и, чтобы получить известие, приходилось ждать телефонного звонка или телеграммы. Утром 3-го февраля, отправив сына в школу, а дочку в садик, я стала собираться на работу. Стук в дверь. Дежурная гостиницы позвала к телефону, сказав, что срочно. Я знала, что муж со свекровью должны были прибыть в Бишкек, и поэтому подумала, что это, скорей всего, звонок от него. Я приложила трубку к уху, надеясь услышать голос супруга, вместо этого раздался пронзительный женский визг. Это была моя двоюродная золовка, которая работала в посольской гостинице — Сабира эже.

— Горе! Горе случилось! Нет больше мамы вашей!

Я оторопела и онемела от неожиданности: «Как? Почему? Что?»

В голове мысли перемешались, а трубка продолжала верещать. У меня застрял комок в горле, ничего не хотелось говорить, а слезы тихо катились по щекам. Они были настолько горючими, что жгло не только лицо, но и сердце.

Положив трубку, я направилась в номер, и стала соображать, что надо брать билет на самолет и лететь в Кыргызстан. Взяв на работе отпуск, забрав детей, я поехала в аэропорт. В Домодедово мы просидели сутки, не было билетов. Несмотря на маленький возраст, дети не хныкали, они будто понимали, что случилось что-то страшное. Рейс до Бишкека отменили, пришлось сдать билеты и купить билеты на рейс до Алматы. Через час, взяв такси в аэропорту Алматы, мы уже мчались в сторону Бишкека. Оттуда надо было ехать еще четыре часа, по зимним дорогам до Балыкчи. На перекладных я смогла добраться домой за двое суток…

Машина остановилась в трехстах метрах от дома, где мы жили и, согласно традициям, пешком пошли к открытым воротам.

Нас встретила тишина. Оказалось, что похоронная процессия выехала полчаса назад. У киргизов принято хоронить только мужчинам, женщины на кладбище не едут. Именно поэтому возле собранной траурной юрты не было мужчин, которые встречают пришедших попрощаться с усопшим, скорбным плачем. В юрту, где лежит тело покойного, входят только женщины, мужчины остаются снаружи. Зайдя в юрту, я увидела сестер мужа. Они вместе с плакальщицами сидели и плакали навзрыд.

Мне было горько оттого, что я не смогла проводить свою свекровь в последний путь и опоздала на похороны, но потом я поняла, что, наверное, она и сама не хотела бы, чтобы я увидела ее такой.

Приехала машина с кладбища. Я не узнала мужа. Глаза его были полны горя. Мы обнялись и заплакали. Немного успокоившись, он спросил:

— Когда мы уезжали, ты долго стояла и смотрела нам вслед. Скажи, ты знала, что мама умрет?

— Да, я знала.

— А почему ты не сказала?

— Как я могла тебе это сказать?

Мы замолчали. Вечером, когда все разошлись, и мы остались одни со своим горем, муж рассказал, как мама мужественно держалась.

Первые сутки она очень плохо себя чувствовала, и муж, найдя медсестру в поезде, попросил делать обезболивающие уколы. Когда добрались до Казахстана, в вагон стали заходить местные торговки с рыбой. Мама, сколько я ее помню, не любила рыбу, но тут она сама попросила сына купить ей одну. Муж очень обрадовался. У него вдруг появилась надежда, что мать начинает выздоравливать! Она смогла умыться, накрасилась, стала общаться с соседями по купе, поиграла в карты, погадала на счастье. Съела рыбу, выпила стопку и легла. Больше она не вставала, она лишь постанывала при очередном приступе боли, о которой можно было лишь догадываться.