Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4 - Джеймс Клавелл

– В прошлый раз вертолет прибыл с наступлением темноты. Пока еще не стемнело.

– Чума на него и на его предков: я продрог до костей.

– Теперь уже недолго, Хашеми, старина! – Если бы это зависело от него, Армстронг знал, что был бы готов ждать вечность, чтобы ему попался этот Мзитрюк, он же Суслев, он же Броднин. После неудачи в субботу он предложил Фазиру остаться в Тебризе: – Оставь мне людей, Хашеми, я возглавлю засаду во вторник. Ты отправляйся в Тегеран, я подожду здесь, возьму его и привезу к тебе.

– Нет, я вылетаю немедленно и вернусь утром во вторник. Ты можешь переждать здесь.

«Здесь» оказалось конспиративной квартирой с видом на Голубую Мечеть, теплой и с большим запасом виски.

– Хашеми, ты действительно говорил серьезно, когда сказал Абдолле-хану, что ты теперь здесь закон и САВАМА и Пахмуди бессильны без твоей поддержки?

– Да, о да.

– Имя Пахмуди по-настоящему задело Абдоллу за живое. С чем все это связано?

– Пахмуди добился изгнания Абдоллы из Тегерана.

– Господи? Зачем?

– Старая вражда, тянется уже много лет. С тех самых пор, как Абдолла стал ханом в пятьдесят третьем году, он с вызывающим упорством советовал разным премьер-министрам и придворным чиновникам быть осторожными с политическими реформами и так называемой модернизацией. Пахмуди, аристократ, интеллектуал с европейским образованием, презирал его, всегда выступал против него, всегда препятствовал его личной встрече с шахом. К сожалению для шаха, он преклонял ухо к Пахмуди.

– Который его в итоге предал.

– О да, Роберт, возможно, он даже предавал его с самого начала. Впервые Абдолла-хан и Пахмуди открыто столкнулись в шестьдесят третьем году по поводу предложенных шахом реформ: дать женщинам право голоса, дать право голоса немусульманам и позволить немусульманам избираться в меджлис. Разумеется, Абдолла, как и всякий разумно мыслящий иранец, понимал, что это вызовет немедленный и громкий протест со стороны всех религиозных лидеров, особенно Хомейни, который тогда как раз набирал обороты.

– Это почти невероятно, что никто не мог пробиться к шаху, – заметил Армстронг, – чтобы предупредить его.

– Почему, многие пробивались, но никто из них не обладал достаточным влиянием. Большинство из нас соглашались с Хомейни, открыто или тайно. Я соглашался с ним. Абдолла проигрывал Пахмуди раунд за раундом – вопреки всем нашим советам, шах поменял календарь с исламского, который для мусульман так же священен, как разделение истории на до и после Христа для христиан, и постарался навязать какое-то другое летоисчисление со времен Кира Великого… разумеется, все мусульмане были возмущены до предела, и после почти что революции эти планы были оставлены… – Хашеми допил виски и налил себе еще. – Потом Пахмуди публично сказал Абдолле, чтобы тот валил ко всем чертям, буквально – у меня это все задокументировано – издевался над ним, называл тупицей, отставшим от жизни ретроградом, который все еще живет в мрачном Средневековье, мол, «чему удивляться, если он родом из Азербайджана», и приказал ему держаться подальше от Тегерана, пока его не призовут, грозя в противном случае арестом. Хуже того, он высмеял его на большом торжественном приеме и напечатал в прессе легко узнаваемые карикатуры.

– Я никогда не думал, что Пахмуди так глуп, – сказал Армстронг, поощряя собеседника рассказывать дальше, рассчитывая на то, что тот, возможно, ошибется и поведает ему что-то действительно важное.

– Хвала Аллаху, он именно такой и есть. И поэтому дни его сочтены.

Армстронг помнил то странное чувство уверенности в себе, которое переполняло в тот миг Хашеми, и то, как его, Армстронга, это встревожило. Тревожное ощущение не оставляло его все то время, пока он ждал возвращения Хашеми в Тебриз; на улицу выходить было неразумно, их все еще запруживали враждующие толпы, пытавшиеся взять их под свой контроль. В течение дня полиция и лояльные Тегерану военные поддерживали мир и порядок именем аятоллы – ночью же было трудно, если не невозможно, помешать небольшим группам фанатиков, свихнувшихся на жестокости, терроризировать разные части города.

– Мы все еще можем их прихлопнуть без особого труда, если этот старый дьявол Абдолла поможет нам, – сердито говорил Хашеми.

– У Абдоллы-хана все еще остается столько власти даже сейчас, когда он полумертв?

– О да, он по-прежнему потомственный вождь огромного клана. Его богатство, явное и скрытое, сравнится с богатством шаха, не Мохаммеда Резы, но, безусловно, его отца.

– Он скоро умрет. Что потом?

– Его наследник будет располагать той же властью – если предположить, что этот бедный сукин сын Хаким останется в живых, чтобы ею воспользоваться. Я говорил тебе, что хан сделал его своим наследником?

– Нет. А что в этом странного?

– Хаким – его старший сын, который много лет прожил в большой немилости в Хое, куда был изгнан ханом. Его вернули назад и восстановили в правах.

– Почему? За что его изгнали?

– Обычные дела. Его застукали, когда он плел заговор, чтобы отправить родителя к праотцам. Как Абдолла в свое время поступил со своим отцом.

– Ты уверен?

– Нет, но вот тебе любопытный факт: отец Абдоллы умер на даче Мзитрюка в Тбилиси. – Хашеми сардонически усмехнулся, увидев, какой эффект произвели его слова. – От апоплексии.

– Как давно ты это узнал?

– Достаточно давно. Спросим у твоего Мзитрюка, правда ли это, когда поймаем его. Мы обязательно поймаем его, хотя при живом Абдолле сделать это, конечно, было бы легче. – Хашеми помрачнел. – Надеюсь, он проживет достаточно, чтобы отдать приказ поддержать нас и прекратить войну. Потом пусть сгниет к чертям. Я ненавижу этого старого подлеца и злодея за его двуличность, предательство, продажность, за то, что он использовал нас в своих собственных интересах, вот поэтому я и подразнил его Пахмуди. Конечно, я ненавижу его, но и в этом случае я не стал бы сдавать его Пахмуди, на свой подлый манер хан слишком большой патриот. Ладно, я отправляюсь в Тегеран. Роберт, ты знаешь, где меня найти. Тебе здесь нужна компания в постели?

– Только горячая и холодная вода в кране.

– Тебе следует немного поэкспериментировать, попробуй мальчика для разнообразия. О, только ради всего святого, не смущайся ты так. Столько раз ты меня разочаровывал, что я даже не знаю, зачем я все еще вожусь с тобой.

– Спасибо.

– У вас, у англичан, всегда такое извращенное, дурное представление о сексе, среди вас столько явных или тайных гомосексуалистов, что остальные находят отвратительным, греховным, порочным до крайности, противным законам Бога, хотя на самом деле это не так. И тем не менее в Аравии, где связь между мужчинами исторически считается нормальной и обыденной – ибо по закону ты до женщины пальцем не можешь дотронуться, если она не твоя жена, под страхом страшной кары, – гомосексуализм, как вы его понимаете, неизвестен. Поэтому мужчина предпочитает содомию, ну так и что? Здесь это никак не мешает ему считаться мужиком. Побалуй себя новыми ощущениями, жизнь коротка, Роберт. А тем временем она будет здесь, можешь пользоваться ею, если пожелаешь. И не оскорбляй меня, предлагая ей плату.