Шамал. В 2 томах. Том 2. Книга 3 и 4 - Джеймс Клавелл

– Изгнание. Изгоните ее, ее мужа и всю их семью.

Дура, тебе никогда не родить хана Горгонов, подумал он, но он слишком устал, чтобы сказать это вслух, поэтому просто кивнул и знаком отпустил ее. Прежде чем уйти, Азадэ подошла к кровати, нагнулась и поцеловала его руку.

– Будь милосерден, пожалуйста, будь милосерден, отец. – Она заставила себя улыбнуться, еще раз коснулась его и ушла.

Он проводил ее взглядом, подождал, пока она закроет за собой дверь.

– Хаким?

Хаким тоже почувствовал ловушку и ужасно боялся вызвать неудовольствие отца, он жаждал мести, но не того злобного приговора, который объявил бы хан.

– Изгнание навечно, без гроша, – сказал он. – Пусть в будущем сами зарабатывают себе на пропитание. И изгнание их из клана.

Немного лучше, подумал Абдолла. В обычной ситуации это было бы ужасное наказание. Но не когда ты хан, а они остаются при тебе вечной угрозой. Он снова шевельнул рукой, отпуская его. Как и Азадэ, Хаким поцеловал руку отца и пожелал ему доброй ночи.

Когда они остались одни, Абдолла произнес:

– Ахмед?

– Завтра изгнать их в пустыню к северу от Мешхеда, без гроша, под охраной. Через год и один день, когда они будут уверены, что им оставили их жизни, когда у них будет какое-то дело, дом, или лачуга, сжечь все это и предать их смерти – вместе с тремя их детьми.

Хан улыбнулся.

– Хорошо, так и сделай.

– Да, ваше высочество. – Ахмед улыбнулся ему в ответ, глубоко удовлетворенный.

– Теперь спать.

– Спите крепко, ваше высочество. – Ахмед видел, как веки закрылись и лицо расползлось. Через несколько секунд больной громко храпел.

Ахмед понимал, что сейчас ему нужно быть крайне осторожным. Он тихо открыл дверь. Хаким и Азадэ ждали в коридоре вместе с медсестрой. Сиделка озабоченно проскользнула мимо него внутрь, померила хану пульс, внимательно вглядываясь в его лицо.

– Он в порядке? – спросила Азадэ с порога.

– Кто может это знать, девочка? Он утомился, утомился очень сильно. Вам лучше всем сейчас уйти.

Хаким, нервничая, повернулся к Ахмеду.

– Что он решил?

– Изгнание в земли к северу от Мешхеда завтра с первыми лучами солнца, без гроша в кармане, изгнание из клана. Завтра он сам вам это скажет, ваше высочество.

– На все воля Аллаха. – Азадэ испытала огромное облегчение, что не было назначено более жестокое наказание.

Хаким весь светился оттого, что его совет был принят.

– Моя сестра и я, мы… э-э… мы не знаем, как благодарить тебя за то, что ты помог нам, Ахмед, и, ну, за то, что в конце концов правда увидела свет.

– Благодарю вас, ваше высочество, но я лишь выполнял повеление хана. Когда время придет, я буду служить вам так же, как служу его высочеству, он заставил меня поклясться в этом. Доброй ночи. – Ахмед улыбнулся про себя, закрыл дверь и вернулся к постели. – Как он?

– Не слишком хорошо, ага. – У сиделки ныла спина, и ее пошатывало от усталости. – Завтра мне необходима замена. Вам нужны две сиделки и старшая сестра. Извините, но одна я продолжать не могу.

– Все, что вам нужно, вы получите при условии, что останетесь. Его высочество высоко ценит вашу заботу о нем. Если хотите, я понаблюдаю за ним час или два. В соседней комнате есть диван, я смогу позвать вас, если что-то случится.

Он смотрел, как она скрылась в соседней комнате, приказал охраннику сменить его через три часа и отпустил его, потом начал свое бдение. Через полчаса он бесшумно заглянул в соседнюю комнату. Медсестра глубоко спала. Он вернулся в комнату больного, запер входную дверь, сделал глубокий вдох, взлохматил волосы, бросился к кровати и грубо потряс хана за плечо.

– Ваше высочество, – прошипел он, словно боролся с паникой, – проснитесь, проснитесь!

Хан очнулся, раздирая тяжелую паутину сна перед глазами, не соображая, где он и что происходит или все это лишь очередной приснившийся ему кошмар.

– Што… што… – Потом его взгляд обрел четкость, и он увидел Ахмеда, тот, похоже, был в ужасе – вещь неслыханная. Его душа задрожала. – Шт…

– Скорей, вам нужно встать, Пахмуди внизу, Абрим Пахмуди с палачами из САВАМА, они пришли за вами. – Ахмед задыхался. – Кто-то открыл им ворота, вас предали, предатель выдал вас ему, Хашеми Фазир выдал вас Пахмуди и САВАМА в качестве пешкеша, быстрей, вставайте, они перебили всех охранников и сейчас бегут сюда, чтобы увезти вас с собой… – Он видел разверстый от ужаса рот хана, вылезшие из орбит глаза и быстро продолжал: – Их слишком много, нам их не остановить! Быстрее, вы должны бежать…

Он ловко отсоединил капельницу с физраствором и отбросил покрывала к ногам, начал помогать дрожащему всем телом хану подниматься, внезапным толчком опрокинул его назад на подушки и уставился на дверь.

– Слишком поздно, – охнул он, – слышите? Они идут, они идут, Пахмуди впереди, вот они!

Грудь хана тяжело вздымалась, ему показалось, что он слышит их шаги, видит Пахмуди, его узкое злорадное лицо, инструменты для пыток в коридоре снаружи, зная, что пощады не будет, что они будут поддерживать в нем жизнь, пока она вся не изойдет на вопли. Обезумев, он крикнул Ахмеду: «Скорей, помоги мне, я могу добраться до окна, мы можем спуститься, если ты мне поможешь! Во имя Аллаха, Ахмедддддд…», но он не мог заставить слова выйти наружу. Он попытался еще раз, но его рот по-прежнему двигался сам по себе, не подчиняясь мозгу, мышцы на шее вздулись от напряжения, перегруженные вены набухли.

Ему показалось, что он целую вечность вопит и кричит на Ахмеда, который просто стоит и смотрит на дверь, вместо того чтобы помогать ему, а шаги приближаются, приближаются.

– По'о'ги, – удалось ему выдавить из себя, бессильно молотя руками и пытаясь встать с кровати; простыни и одеяла давили на него сверху, удерживали, топили под собой, боль в груди нарастала с каждой секундой, став теперь такой же чудовищной, как и шум в ушах.

– Не спастись, они здесь, я должен впустить их сюда!

На пределе своего ужаса он увидел, как Ахмед двинулся к двери. Собрав остатки сил, хан закричал ему, чтобы тот остановился, но смог издать лишь сдавленный хрип. Потом он почувствовал, как что-то перехлестнулось в его мозгу, а что-то еще лопнуло. Искра пронеслась по проводам его сознания. Боль исчезла, звуки исчезли. Он увидел, как Ахмед улыбается. Его уши услышали тишину коридора и тишину дворца, и он понял, что его действительно предали. Последним всеобъемлющим усилием он бросился на Ахмеда, языки пламени в его голове освещали ему путь вниз, в глубину открывшейся воронки, красной, теплой и жидко подвижной, и там, в нижней ее точке, он задул полыхавший в нем огонь и объял темноту как свою собственность.

Ахмед убедился, что хан мертв, радуясь, что ему не пришлось прибегать к подушке, чтобы задушить его. Он быстро подсоединил капельницу, проверил, нет ли кругом брызг, которые могли бы его выдать, немного поправил постель и потом с большим тщанием осмотрел всю комнату. Ему на глаза не попалось ничего, что могло бы его выдать. Он тяжело дышал, в голове бил тяжелый молот, и его ликование было безграничным. Еще одна проверка, потом он подошел к двери, тихонько отпер замок, бесшумно вернулся к кровати. Хан лежал на подушках, глядя перед собой невидящими глазами, из носа и рта сбежали струйки крови.