Паутина судьбы - Валентин Пушкин

– Я ухватил буквально кроху информации. Какое-то слово античной истории дает набор цифр, открывающий электронное требование. Слово находится в тексте отвергнутой повести писателя Морхинина, – продолжал нагнетать ажиотаж сказочных страхов и предположений зять члена Политбюро.

– Ну и куда мне теперь податься? Написать письмо в ФСБ? Там же обхохочутся. Подумают, что поехала крыша еще у одного маньяка, устремленного к раскрытию тайн и преступлений. Тогда как мне, скромному писателю, на все эти безумства искренне наплевать. Мне было бы приятно, чтобы мою повесть о юношеской любви напечатали. И уплатили хоть сколько-нибудь пристойный гонорар. Я считаю, моя повесть этого заслуживает. А тут: на тебе! Какой-то совершенно ненужный мне код.

Морхинин обиженно замолчал. Он будто онемел, но словно знал: неприятности только начинаются. Недаром говорили умные бородатые предки: «Пришла беда, отворяй ворота».

– Сейчас же встречаемся, – заволновался снова бывший друг детства, ныне, несомненно, примыкающий к касте ненасытных хапуг. – В ресторане или казино?

– В казино я не хочу, – устало отказался Морхинин. – В ресторане тоже говорить о, так сказать, литературе несимпатично. Да и люди разные подозрительные кругом. Приезжай, Юра, ко мне. Адрес пиши. На машину садись какую-нибудь старую, по-задрипаннее. Потому что в мой палаццо элегантные джентльмены обычно не ездят. Поищем, какое слово у меня в повести может использовать мировой капитализм.

Зименков прибыл в желтой тонкокожей куртке с воротником из седой лисы. Оставил на углу дома потертую, почтенного возраста «Ниву». Вошел в коммуналку шумно, с шуточками, со здоровенным тортом в высокой коробке, перевязанной алым бантом. Вспомнил, наверно, как жил до женитьбы с родителями и братьями в двух комнатах да с двумя соседями.

Сейчас в морхининской коммуналке находилась только старушка Татьяна Васильевна. Но она даже носа не высунула из своей комнаты. Недомогала.

После жизнерадостного вступления Зименков оглянулся настороженно:

– Где жена-то? Скоро придет?

– Поехала утрясать что-то с нотами для архиерейской службы. Наш храм должен посетить и провести литургию митрополит Истринский.

– Большое торжество?

– По церковным понятиям большое, – вяло подтвердил Морхинин. Не хотелось ему влезать в подробные объяснения, тем более что Зименкову эта сторона жизни совершенно неинтересна.

Сняв куртку, бизнесмен в канадском пуловере с белыми оленями сел за стол, стал серьезен. Морхинин указал на книжные полки, где позади черно-синих спин шекспировского издания упрятал он сумочку с барсовым оскалом.

– Может быть, заберешь сверхсекретный предмет? – спросил Валерьян. – А то неуютно: вдруг каким-нибудь чудом кто-то доберется…

– Будем надеяться, что все сойдет хоккейно.

– Что? – не сразу сообразил писатель. – А… «о кейно». Ладно, жаргонисты, сленгоделы, англостеники… Давай займемся «Круглым зайцем», – он достал компьютерную распечатку повести.

Сели, касаясь друг друга локтем, сосредоточились.

– Я не знаю, как может выглядеть слово, содержащее цифровой код, – сказал Морхинин сердито. – Но у нас, по твоим сведениям, есть примета. Слово или, может быть, имя, относящееся к античности. Читаем.

Морхинин спокойно, но все более вдохновляясь, перечитывал свою повесть. Следя за текстом, Зименков чем больше слушал, тем явственнее в его узких глазах проскальзывало одобрение.

– Здорово пишешь, Валя, – шептал он время от времени.

– Нас не интересует качество прозы, – ответил на его похвалы Морхинин. – Нам нужны античные слова. Итак, герой повести Сергей ходит в спортивное общество «Спартак». Его классическая борьба теперь названа греко-римской, и об этом по ходу фабулы упоминается. Фиксируем: греко-римская.

– И то, и другое в названии борьбы можно считать античным, – рассудил Зименков. – Но что-то мне подсказывает: не то. Слишком примитивно для обозначения кода.

– Хорошо, оставим как бы на полях листа. Помнишь, что такое оставить «на полях»? «Примитивно», ты сказал… По-моему, «примитивно» как раз и требуется для шифровальщика кода. Ну ладно, поехали дальше. «Когда приятели Сергея и знакомые девушки собирались у кого-нибудь на день рождения, он заваливал всех эрудицией, читая наизусть стихи. Это было тогда модно: что-то вроде интеллектуальной викторины. Кто-нибудь из взрослых гостей подкидывал задание молодежи… А наш сладострастник из девятого класса сразу догадался и читает: «Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына, гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета, ибо он в область Аида низвергнул могучие души многих и славных мужей…».

– «Илиада»? – не ударил лицом в грязь Зименков. – Гомер?

– «Илиада», Гомер, – подтвердил Морхинин. – Нужные нам слова: Ахиллес, Пелей… Аид…

– Аиды – это евреи? – наморщил лоб Зименков.

– В нашем случае это греческий бог царства мертвых, хотя я тоже однажды слыхал, как оркестрант назвал почему-то своего приятеля «аид». Тут я профан. Да, не забудь: Спартак.

– Стой, Валерьяша, ты пропустил «ахейцев»…

– Читаем дальше…

Однако, сколько ни вглядывались сообщники в текст морхининской повести, никаких «античных» слов обнаружить больше не удалось. Зименков помрачнел.

– Дашь мне рукопись на неделю? – спросил он Морхинина.

– Три распечатки в трех редакциях не вернули… Забирай, хоть насовсем. Мне все равно. Может быть, где-то уже напечатали, заменив автора, название и главных героев. Даже место действия ничего не стоит перенести из Москвы в Питер, например, или… в Ростов-на Дону.

Зименков положил повесть Морхинина в полиэтиленовый футляр и стал одеваться.

– Сегодня мы с сыном еще раз будем тщательно прочитывать твою повесть.

– А я скажу так: это блеф. И повестуха моя никакого отношения к вашим жутким коммерческим тайнам не имеет. Ведь случаются разные совпадения в жизни. Ну, потеряли дуры-бабы, растерехи, нахалки… А ты – код! Всемирная тайна!

– Нет, тут просочилась информация из совершенно закрытых инстанций. Я просто так не стал бы психовать и тебя беспокоить.

– Деньги вон лежат, можешь взять. Еще не потратил робкий поэт.

– Я сказал: «Это подарок!» – неожиданно покраснев, злым голосом крикнул Зименков.

– Хорошо, хорошо. – сказал Морхинин. – Не волнуйся.

Зименков уехал. Морхинин подошел к окну своей не слишком просторной комнаты и долго стоял. Меркнущий свет неба лился ему в глаза, и от этого становилось еще более грустно. Грустно было от странной заварухи с повестью. Возможно, Зименков выдумал все эти выкрутасы и ужасы. Но зачем? Значит, у бизнесмена есть какой-то резон. Есть резон и у редактора Ирины Яковлевны. И в «Ноябре». Кто-то ими всеми руководит, какой-то таинственный кукловод.