Плата за любовь - Лидия Лукьяненко

— И ты такого кроху одного оставила!

— Зачем одного? С дедом. А что делать? У меня родители — пенсионеры, мать почти не встает. Лекарства — купи, памперсы — купи, а работаю я одна.

— А муж?

— Был да сплыл, — невесело усмехнулась Оля. — Мне еще повезло, что в частную клинику взяли — зарплата неплохая, но на такую ораву все равно не хватает. Илья Петрович, наш врач, знает, что мне деньги нужны, вот и предлагает меня в сиделки. Если с Настей что-то случается, уколы нужны, уход, — я всегда здесь. Вадим Андреевич хорошо платит.

— Сына давно не видела? — спросила я, уже придумав себе головную боль.

— Как только Настя заболела. — Оля сидела на краешке кресла, готовая подняться по первому звуку, такая маленькая, чистенькая, как фарфоровая куколка.

Какая же должна быть у тебя жизнь, девочка, если ты бросаешь своего малыша, в надежде заработать лишнюю копейку!

— Вот что, Оля. Отправляйся-ка ты к ребенку…

— Нет, что вы, — запротестовала та, — я не могу.

— Очень даже можешь. Я тебя подменю. Покажи, где лекарства, что нужно давать и когда. И оставь телефон врача. Ты говоришь, он живет рядом?

— Да, в этом поселке, в конце улицы. Вы проезжали его дом — под красной черепицей, с башенками. Только я не могу. Спасибо, конечно. Но у меня почасовая оплата.

— Ты все получишь. Я тебя не выдам, — улыбнулась я. — И Настя, надеюсь, тоже.

— Нет, Настя, не выдаст, — несмело улыбнулась Оля. — Но это так неудобно.

— Неудобно бросать своих детей ради денег. — И желая смягчить резкость своих слов, я погладила ее по плечу. — Езжай, Оля. Утром жду тебя.

— Спасибо, — прошептала со слезами Олечка, — я побегу, скоро будет маршрутка.

Я еще налила себе чаю, но не успела сделать и пару глотков, как в соседней комнате раздался шорох. Я открыла дверь. Настя в пижаме сидела на кровати. Бледно-голубой светильник в виде аквариума с золотыми рыбками красиво и мягко освещал комнату.

— Привет. Как ты? — улыбнувшись, спросила я.

— Хорошо, — немного хрипло ответила Настя.

— Чаю хочешь?

— Хочу.

— А торт?

— И торт.

Я заставила Настю вернуться в постель, установила на кровати маленький столик, предназначенный именно для еды в полулежачем положении. Такие столики я видела только в кино. Почему-то ни у кого из моих знакомых не было постельного столика, хотя, в общем-то, обычная вещь и сделать проще простого. Я решила, что теперь непременно закажу себе такой.

Я налила чай в две большие чашки и отрезала нам по внушительному куску торта. Настя пригласила меня сесть к ней на кровать. Мы стали пить чай и разговаривать. Кровать у Насти была большая, двуспальная, и я подумала, что ей, наверное, неуютно одной на этом огромном ложе. Такой небольшой девочке и постель нужна соответствующая, по размеру, мягкая и уютная, а тут такой жесткий матрац.

Мы говорили о всяких пустяках, но Настя смотрела на меня с одобрением и даже с уважением.

— Я слышала, как ты отправляла Олю, — наконец не выдержала она. — Ты молодец, а я даже ни разу не спросила ее о ребенке. Я скажу папе, чтобы он не заставлял ее у нас работать.

— Оле нужны деньги. И если твой папа перестанет ее приглашать, когда ты болеешь, у нее не будет на что кормить своего сына.

Настя подумала и кивнула.

— Правильно. Я лучше попрошу больше платить ей! — Она снова на минуту замолчала и добавила: — Еще я слышала, как ты сказала, что нельзя бросать детей ради денег.

— Настя, подслушивать нехорошо, — погрозила я пальцем. — Все так, но у этой бедной Оли просто нет выбора. Она одна растит сына.

— Меня мама бросила тоже из-за денег, — вдруг жестко сказала Настя. — Только деньги были нужны ей.

Я ничего не спросила, лишь украдкой посмотрела не ее лицо, слабо освещенное светом ночника, — глаза ее были полны недетской боли.

— Она нас бросила. Меня и папу, — глухо продолжала она, словно не замечая моего присутствия. Так говорил Вадим о жене, там в Лондоне. — Мой папа — очень хороший, очень добрый, может, я плохая, но ведь я была маленькая и ничего не помню. Бабушка мне рассказывала по секрету от папы, что мама ушла потому, что мы ей не подходим. Она очень красивая, моя мама, ее для журналов снимают, а мы с папой — некрасивые. Бабушка говорит, она назвала папу гориллой! — Губы девочки задрожали от сдерживаемой обиды. — Как ты думаешь, почему она так сказала?

— Так называют крупных мужчин, — попыталась найти я ответ. — Горилла — это самая большая и красивая обезьяна.

— Но ведь обезьяна!

— Ну и что? Я тоже — обезьяна! Я родилась в год обезьяны! И все мои одноклассники — обезьяны! Знаешь, как меня папа в детстве называл? Макакашенок!

— Он называл тебя так из любви, а она папу — из нелюбви, — возразила Настя. — Пусть я страшная, но папа мой — красивый!

— Конечно, красивый, — подтвердила я. — Он очень привлекательный мужчина.

Настя испытующе посмотрела на меня:

— Он тебе нравится?

— Нравится…

Настя поставила пустую чашку и вытянулась под одеялом.

— Это хорошо. Ты ему тоже нравишься…

Я убрала посуду, померила Насте температуру и уселась в большое мягкое кресло у кровати.

— Оля здесь несет вахту?

— Да, а иногда спит на софе в той комнате, — указала она на маленький кабинет.

— Знаешь, я приму душ и, пожалуй, тоже лягу. Устала. Я ведь с работы. Температура у тебя нормальная, думаю, ночь пройдет спокойно, — сказала я. — Вот только, во что бы мне переодеться?

— Сейчас. — Настя схватилась и побежала босиком в соседнюю спальню, да так быстро, что я даже не успела ее остановить. — Вот. — Она протянула мне мужскую рубашку. — Она чистая.

— Так, для больной ты что-то больно резвая, а ну давай в постель!

— А я еще чаю хочу!

Я сделала Насте еще чашку чая и ушла в душ. Свой светло-серый брючный костюм я повесила на спинку стула, высушила феном волосы и появилась в детской во фланелевой рубашке Вадима. Девочка лежала, открыв глаза, и улыбнулась моему появлению. Я нашла чистое постельное белье и постелила себе на софе. Потом погасила свет, оставив одну дежурную лампочку в коридоре, с наслаждением вытянулась и лежала, глядя в потолок. Сон не шел. Я вообще плохо сплю в чужих домах. А тут еще рубашка Вадима. Она была чистой, но хранила его запах. Я вспомнила наш поцелуй на балконе в офисе, думать об этом было приятно и волнующе. И я лежала и думала.

— Саша? Ты спишь? — негромко позвала Настя.

Я оставила дверь между нами открытой. Сначала я решила притвориться спящей, но потом ответила: