Сосед сверху, сосед снизу - Джина Шэй

Нет. Невозможно стоять от неё так близко и не задыхаться. Так если все равно гореть — то уж точно ни в чем себе не отказывать.

Эмиль поднимает глаза.

И каким образом так выходит, что он видел хренову тучу красивых баб, но клинило его так почему-то именно на Насте?

Изменения претерпела не только её одежда, но и волосы.

И волосы… Рассыпанные по плечам девушки, они режут глаза новым огненно-рыжим цветом. Настолько дерзко, что так и хотелось потянуться, окунуть руку в эту рыжую пену, пропустить гладкие пряди сквозь пальцы.

Как? Как ты смеешь быть такой красивой и такой запретной, мышка? Почему в тебе так хорошо, что так хочется вернуться в тебя снова?

— Нажми нам кнопку, дружище, раз уж у панели стоишь.

Насмешливый тон Эрика приземляет Эмиля на землю. Он так и стоял, молча, не двигаясь с места, и для него это была мучительно долгая вечность, а в жизни прошло секунд пять, и двери лифта только-только закрылись.

— На какой этаж? — улыбку приходится выдавливать. — На твой или…

— Мой, — Змей развязно улыбается, прижимая мышку к себе, — дадим тебе поспать сегодня ночью, а то ты какой-то затраханный жизнью.

— Можно подумать, вас и через два этажа не слышно… — устало бросает Эмиль, нажимая на нужную кнопку. Лифт вздрагивает. Или это земля под ногами дрожит?

Смущенный румянец Насти смотрится контрастно с самодовольной ухмылкой Эрика.

Это ведь его лучший друг. Фактически побратим, единственный, кому Эмиль вообще доверил историю своих поисков и их первопричину. И ненавидеть его за то лишь, что Эрик остался, когда Эмиль был должен уйти — неправильно. Неправильно!

— Эмиль, — легкое касание пальчиков Насти имеет эффект электрического разряда. Не вздрогнуть и не взглянуть в её глаза совершенно невозможно.

Ну что же ты делаешь, мышка? У Эмиля и так сводит все жилы от желания сгрести тебя в охапку, а ты еще и сводишь на нет расстояние, что вас разделяет.

— У тебя все в порядке? — он видит, как шевелятся её губы, а перед глазами совсем другая картинка с их участием. Грязная, порочная картинка, от которой еще сильнее скручивает нутро.

Он хочет снова. Снова толкнуться в эти губы членом, снова достать ей до горла, снова отразиться в этих прозрачных глазах, среди волн одолевающего её дикого возбуждения.

А между тем она все еще рядом! Стоит и ждет ответа! И с каждой секундой такой её близости все меньше шансов, что он удержится.

— Да, — произносит Эмиль резко, и девушка отдергивает руку, явно не очень вдохновленная его тоном. Мордашка приобретает характерно-раздосадованное выражение.

А что ему еще было сказать?

Нет, не все, Мышка. Не может наркоман взять и прожить одиннадцать дней без своей дозы и при этом не изойти на жилы. И вот сейчас нужно только посмотреть и уйти.

Посмотреть, как ты меняешься. Как горят твои глаза. Как взволнованно ты облизываешь губки. Как неуемные пальцы Змея поглаживают тебя по плечику, поправляя тонкую бретельку нового платья.

Да, да, посмотреть и уйти. Даже не прикоснувшись. Хотя хочется уже сейчас сделать маленький шажок вперед и вмять тебя в тело Эрика своим. Хочется слушать твои стоны снова и быть в тебе, покидая только для того, чтобы вонзиться в твое тело снова. С размаху. Наотмашь. Чтобы ты просила еще и еще.

Это помешательство! Хоть квартиру другую ищи.

Вот только это уже не поможет. Он уже знает, насколько кайфовая в этом доме живет Мышка, и расстояние только усугубит его состояние.

— Не обижай мою фею, дружище, — прохладно замечает Змей, и именно в этот момент лифт прибывает на его этаж.

Они уходят. Еще один кусок кровоточащей плоти будто выдрали из груди.

Что бы он сейчас ни хотел. Какое бы решение ни принял — поздно.

Она сейчас — девочка Эрика, и не очень-то похоже, что Змей намерен одолжить свою фею другу, которого самым страшным образом клинит на ней.

И потом… Эмиль ведь её задел тогда своим уходом. Он прекрасно помнил, сколько горечи было в её глазах, когда она его выставляла. Она просто не захочет его снова. Не пустит.

К своей квартире Эмиль выходит почти вслепую — мир все сильнее заволакивает алым туманом бессильной ярости.

Это нужно преодолеть. И отказаться от неё тоже нужно!

Кулак Эмиля с размаху врезается в бетонную стену. Не отрезвляет уже даже боль…

Восемь фамилий. Восемь. До конца его поисков осталось совсем чуть-чуть. Не останавливаться же в самом последнем шаге от цели!

Восемь фамилий — и он непременно найдет свою Лису, которую уже пять лет разыскивает. Господи, как же хочется её не найти...

— У тебя снова пустой холодильник. Один только шоколадный соус и остался. И с чем его есть, спрашивается?

Я ворчу, а Эрик, явившийся за мной на кухню, обвивает меня руками и опускает мне подбородок на плечо. Прикидывается, что ему действительно интересно.

— Это все потому, что кто-то слишком много ест, моя ciliegina, — мурлычет Змей и трется об мою щеку своей гладко выбритой скулой. Обожаю это ощущение — его кожа такая свежая, прохладная, пахнет лосьоном…

Так, не расслабляться, Настя! Он что, намекает, что я толстая?

— Мне кажется, вы в край обнаглели, сеньор Лусито, — я проворачиваюсь в руках Змея как пробка в горлышке и тыкаю в его голую грудь пальцем — у себя дома Эрик вообще редко надевает хоть что-то кроме джинс. И то по моему настоянию, — к твоему сведению, я похудела на три килограмма за это время.

Ну, конечно, я не удивлена — я танцую в зале, а потом мы со Змеем продолжаем в постели. Даже при том, что мы постоянно жрем что-то калорийное — расход энергии все равно огромный.

— Вообще-то я говорил про себя, — нахально отбривает Змей, переплетая пальцы на моей талии, — это я все сожрал, моя вишенка, давай закажем чего-нибудь, а не то ты у меня совсем истаешь. Я даже удивлен, что Брух не отчитал меня, что я тебя не кормлю. В его духе начать приносить нам ужин.

— Насчет доставки идея была хорошая, — я настойчиво выпутываюсь из рук Эрика и отхожу к окну, — платим пополам. Какую кухню мы сегодня предпочитаем?

Он догоняет меня и тут, снова заключает меня в кокон своих рук, мнет мою длинную футболку, заставляя её подниматься все выше и обнажать бедра все сильнее.

— Скучаешь по нему?

Вопрос не в бровь, а в глаз. Пыльным мешком из-за угла и то получилось бы не так неожиданно.

— По кому? — я все же прикидываюсь, что не понимаю, о чем речь.

— По тому, кого ты в лифте с ног до головы облизала глазами.

У Эрика совершенно не работает то место, что отвечает за сочувствие. Если уж изобличать, то так, чтоб мне дышать от смущения было невозможно.