Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

— Но честь офицера! — горько усмехнулся Волконский, человек восторженный и не любящий разочаровываться.

— Плен, Серж, ситуация сложная. Не дай Бог попасть. В плену иной делается как воск.

— Честь есть честь. Или она есть, или ее нет. Вот и все.

Все эти проблемы живо волновали не только офицеров в отряде Винценгероде, но и остальную огромную русскую армию. К сожалению, они не нашли настоящего отражения в русской литературе, где измена издревле презиралась, а жизнь без чести и в грош не ставилась. Девятнадцатый век на том стоял прочно.

Вечером прискакал казак от генерал-майора Иловайского 4-го с эстафетой: сей же час мчаться в Клин к Винценгероде в штаб.

— Что случилось? — спросил Бенкендорф у казака.

— Шпиёна братушки заловили, — весело ответил гонец. — К генералу везут. И с ним целый обоз! С зеркалом!

— Какого шпиона? Что за черт! Какое зеркало?

— Везут в Клин, — объяснил непонятливому начальнику казак. — К генералу. Шпиён обыкновенный, французский, во фраке. Зеркало среди барахла на возу торчит. А какой он на самом деле шпиён, нам не докладывали. Может, разбойник! Сейчас мужики все тянут, что плохо лежит.

«Шпионом» оказался человек, хорошо известный в двух столицах, — богатый и знатный московский барин Иван Яковлев. Доставил его на русский аванпост эскорт под парламентским флагом. На телегах — дворня, узлы да мебель. И зеркало на одном возу. Из окон карет смотрят во все глаза перепуганные домашние. В общем, картина для русского аристократа довольно обидная и мелочная. В довершение сундук на землю слетел, и из него женское нижнее рассыпалось, что и довершило унижение. Яковлева от всего этого душноватого кошмара отделили и повели к генералу Иловайскому 4-му, уже предупрежденному.

— Кто вы такой? — спросил сперва спокойно Иловайский 4-й, правда несколько ошарашенный неряшливым видом Яковлева и такой же неряшливой дворней, его окружавшей, мужского и женского пола, приживалками и приживалами, среди которых вполне могли затесаться неприятельские агенты.

Яковлев, привыкший, что его узнавали в лицо и без предъявления каких-либо бумаг, не пустился надменно в объяснения, а довольно резко ответил казачьему генералу:

— Прошу, ваше превосходительство, немедля направить меня к барону Винценгероде для сообщения чрезвычайной важности.

— Какой такой еще важности? — спросил, наливаясь раздражением, задетый Иловайский 4-й. — Объясни.

Яковлев отчасти смутился от грубого тона, но, вспомнив, как с ним обошелся маршал Мортье, почел за благо не вступать в пререкания, не корчить важную и неприкосновенную персону и не перечить военным. Однако разумное решение пришло с запозданием.

— Я везу послание от императора Наполеона моему государю.

— Твоему государю?! — вскипел Иловайский 4-й. — Да ты кто такой, с французским-то билетом? А?! Давай бумажку немедля! Не то велю тебя обыскать и взять силой. Нету никакого императора Наполеона — еще чего вздумал! А есть проклятый узурпатор и смертельный ворог России, место которому на виселице!

Дело принимало крутой оборот, и несчастный Яковлев только теперь начал понемногу соображать, в какую недостойную историю он ввязался — в буквальном смысле слова: из московского огня да в подмосковное полымя. Из сожженной и дымящейся Москвы, где трупы валялись в канавах и дворах, — в кипяток бурлящего народного гнева. На каждом втором-третьем белела окровавленная повязка. Со всех сторон смотрели лица со сверкающими по-волчьи огоньками глаз. Нету и впрямь никакого императора Наполеона, а есть узурпатор и враг России. Как же он так обмишулился?!

— Ваше превосходительство, — взмолился Яковлев, — я лично знаком с бароном Винценгероде, так как состоял при великом князе Константине Павловиче в Италии во время суворовской кампании…

Но Иловайский 4-й его не слышал.

— Лутошников, скачи в Клин к господину генерал-адъютанту и доложи все как есть. Ты сам видел и слышал, как он, такой-сякой, Бонапарта обзывал императором. Обоз отгони от двора и окружи кордоном. А ты, Совцов, — обратился он к другому офицеру, — прожогом к господину полковнику Бенкендорфу: пусть без промедления едет в штаб. Эту фигуру, — и Иловайский 4-й ткнул в Яковлева нагайкой, — в горницу под крепкий замок. На хлеб и воду до моего повеления. Писульку на стол, сукин сын! Будешь знать, как с французом шашни заводить.

Лутошников и Совцов пулей вылетели из комнаты, а Яковлев, от всего от этого пришедший в полуобморочное состояние, вынул из сафьянового портфельчика, который еле удерживал в дрожащих руках, письмо и опустил на край стола. Иловайский 4-й презрительно подгреб его рукоятью к центру.

— Пакость эту и трогать противно! Двух казаков сюда и сотника Зацепина.

Как из-под земли, возник Зацепин.

— Головой отвечаешь за писульку. Ясно? — И Иловайский 4-й вышел из помещения прочь, досадливо хлопнув плетью по голенищу и даже не взглянув на обомлевшего Яковлева.

Вот бы его перетянуть как полагается — крест-накрест!

После получения точного известия, что Бонапарт занял Москву, Винценгероде отослал егерский полк в распоряжение главной квартиры. Но взамен неожиданно получил два отличных боеспособных соединения — Изюмский гусарский полк и лейб-гвардейский казачий, которые отправил генерал Милорадович провести разведку и рекогносцировку на правом крыле армии. При надобности — вступить в бой и не трусить. Гусары и лейб-казаки не сумели потом отступить через Москву и усилили отряд Винценгероде. Изюмцева там любили. Их эскадрон был давно прикомандирован к отряду. Образовавшаяся довольно крупная часть спокойно добралась до Ярославской заставы, давая приют в обозе и подкармливая жителей, бегущих из столицы в северном направлении.

Завидев русских, французы немедленно послали дивизию Фриана вмешаться и отбили смелый поиск, оттеснив Винценгероде до самой Тарасовки. Пришло подтверждение от Кутузова: строго защищать Петербургскую и Ярославскую дороги, а также извещать великую княгиню Екатерину Павловну, перебравшуюся к тому времени в Ярославль, обо всем, что происходит в окрестностях Москвы.

Основные силы Винценгероде миновали село Виноградово и сделали привал в Чашникове, расположенном на большой дороге, ведущей в новую столицу. Полковника Иловайского 12-го Винценгероде назначил в авангард, а сам с остальным отрядом ушел в Пешковское. Между тем соединения 4-го корпуса генерала Себастиани появились на Петербургском тракте. Кавалерийские аванпосты замаячили у Черной Грязи. Мелкая война изнуряла французов, вынужденных искать по ближним деревням пропитание и фураж. Расчет Наполеона на гигантские запасы не оправдался. Их надо было еще доставить по назначению и распределить на небольшие партии, чтобы они растеклись ручейками среди голодных и жаждущих солдат. При явном отсутствии дорог и хороших карт это была обреченная затея. России Наполеон и его квартирмейстерский отсек в штабе Бертье не знали и не понимали. К настоящей войне они не подготовились. Война с Россией — не рыцарский турнир. В туманном представлении о пространстве растворилось бонапартовское величие.