Героиновая пропасть - Фридрих Незнанский

А может, здесь дальний прицел? Что, у зама по оперативке не найдется разве лишнего ствола? Вот он, спасая офицерскую честь, и пустит себе пулю в башку. Или кто-то ему в этом поможет? А результат — один: нет человека, нет и проблемы.

Вряд ли, конечно, именно так и думает Караваев, но в качестве одной из версий отбрасывать никак нельзя. И если это так или близко к тому, а Селезнев следствию еще очень понадобится в качестве свидетеля, то… Что? Значит, надо обеспечить ему надежную охрану, а то ведь неровен час…

Поразмышляв еще немного, Грязнов вдруг снял трубку и набрал номер. Ему долго не отвечали. Набрал мобильный. Ответили с ходу:

— Турецкий.

— Привет, Саня, ты в бегах?

— Секунду, Слава… — В трубке возникла абсолютная тишина, какая бывает, если плотно зажать микрофон ладонью. Пауза, впрочем, длилась недолго. — Извини, старик, я — у Кости. Вопрос тут есть…

— Ничего, я не тороплю. Но если у тебя появится желание прокатиться со мной вдвоем к одному арестованному господину, я бы не возражал, пожалуй.

Турецкий захохотал:

— Это ж надо, какая изысканность манер! Ты о Селезневе, что ль?

— С тобой, Саня, знаешь, что хорошо есть? Причем большой ложкой! Все ты норовишь вперед батьки! Угадал.

— Не возражаю. Но подъеду к тебе я сам. За мной, чую, уже достаточно прочный «хвост» установлен.

— Так давай отсечем! Причем грубо, по-ментовски!

— А надо? Сейчас у Нинки осенние каникулы начнутся, и я ее вместе с Иркой отправлю куда-нибудь подальше. Вот, кстати, с Костей обсудили и эту проблемку. А за мной пусть побегают, чтобы и мне маленько жирок растрясти. Ну, жди, я прямо во двор заеду и поднимусь. А потом — как обычно.

Как обычно — это означало, что Турецкий, приезжая на Петровку, 38 и оставляя машину на служебной стоянке, отправлялся во внутренний гараж, где его с Грязновым ожидал не самый приметный автомобиль с водителем. Или без оного. Автомобиль мог быть неказистым, но двигатель у него — обязательно форсированным. И «хвост», оставшийся снаружи, вряд ли бы заподозрил, что именно в этой тачке может находиться его «клиент».

Явиться решили без предварительного звонка, чтобы взять полковника немного врасплох. И пока ехали на Ленинский проспект, Грязнов рассказал Турецкому о своем телефонном разговоре с Назаровым, с тем самым, с которым, оказывается, был в свое время в приятельских отношениях. Воистину тесен мир.

Турецкий внимательно слушал с несколько непривычным для него насупленным видом.

— Говоришь, были у него нелады с президентской ратью?

— Да там у многих были нелады. Это еще мягко сказано, — ответил Грязнов. — А сейчас, говорит, порядок. И агентство — личная инициатива президента. У тебя есть сомнения?

— Понимаешь, Славка, что-то мне мешает… — Турецкий поморщился, будто у него запершило в горле. — У меня ж на памяти… да и у тебя, надеюсь, тоже, история Якуба Салимова. В буквальном смысле человек — министр! — спас президента, а теперь вынужден скрываться от своего спасенного, который поклялся мужику в вечной дружбе. Недаром же сказано: Восток — дело темное.

— Тонкое, Саня, — усмехнулся Грязнов. — Хотя твоя интерпретация…

— Кончай, Грязнов! — залился в хохоте Турецкий. — Не к лицу тебе, ей-богу, подобные изыски! — и, отсмеявшись, продолжил: — А может, это из-за партийных дел? Твой Назаров наверняка же состоял в компартии? Иначе бы хрен ему снилось подобное назначение? А их президент запретил компартию…

— Все может быть, — рассудительно заметил Грязнов. — Больше того, думаю, в самое ближайшее время ты сам и сможешь спросить у него, как там было дело. Я вас с удовольствием познакомлю: отличный мужик. И мысль на лету хватает.

— Все, закрыли вопрос, — кивнул Турецкий. — А если этот Селезень не откроет нам? Так и будем торчать под дверью?

— Откроет. Я петушиное слово знаю…

Турецкий с сомнением пожал плечами, но, когда поднялись на пятый этаж стареющего теперь уже дома на углу Ленинского и Комсомольского проспектов, предоставил первое слово Вячеславу.

— Евгений Яковлевич, — сказал Грязнов, когда из-за двери послышался вопрос: кто? — Здесь Грязнов из МУРа и мой товарищ Турецкий из Генеральной. Есть важная тема, которую надо обсудить как можно скорее. И без свидетелей. Поэтому мы решили без звонка.

— У меня нет желания обсуждать что-либо вообще, пока не закончится расследование.

— Понимаем и сочувствуем. Но нас волнует, честно говоря, вовсе не эта проблема. Пусть пока Караваев волнуется. Вопрос стоит о вашей безопасности… Послушайте, черт вас возьми! Что мы, как в театре, разговариваем через запертую дверь? Мы ж вдвоем не арестовать вас приехали! Или вам необходим спектакль для соседей? Так это можно быстро организовать! И с ОМОНом!

— Извините, открываю, — донеслось из-за двери сдавленно, и тут же защелкали запоры.

Ишь ты, неужто есть, что запирать?

Оказалось, было. Совсем неплохо устроился полковник. С евроремонтом и даже маленьким фонтанчиком на том месте, где у нормальных людей обычно расположена лоджия.

Полковник выглядел подавленно. Это естественно. Пригласил пройти в гостиную, к тому самому фонтанчику, ласково журчащему по красивым камням, спускающимся лесенкой в облицованный цветной плиткой резервуар. Рядом стояли кресла. Уселись. Полковник в домашнем спортивном костюме сидел, скрестив ноги, и не смотрел на гостей. Ждал.

Турецкий, если прежде и встречался с этим представительным внешне и в принципе достаточно симпатичным мужиком, еще молодым, держащим себя в форме, то бывало это скорее на бегу. Поэтому никаких чувств, кроме определенной брезгливости, распространяющейся на всякое предательство вообще, а нарушающее корпоративные законы — в частности, не испытывал.

Грязнову было проще — он знал Селезнева и, хотя разочарования своего не скрывал, все-таки каким-то отдаленным чувством понимал, что ситуации иной раз складываются настолько непредсказуемые, что судить поступки человека с маху не всегда бывает правильно.

— Как вам, вероятно, уже известно, Евгений Яковлевич, хотя бы отчасти и вашими стараниями, нам удалось наконец задержать Бориса Назарова по кличке Боров, а также бывшего афганца Сиповатого с десятком их так называемых «быков». Дело об убийстве замминистра Каманина под руководством Александра Борисовича, — Грязнов кивнул на Турецкого, безучастно наблюдавшего за сбегающими струями воды в фонтане, — продолжает раскручиваться. Вы — опытный оперативный работник и прекрасно знаете, что хватку мы не ослабим, а следовательно, в конечном счете колодец выроем и до воды доберемся. Быстрее или дольше — это имеет значение не для нас, а для тех, кто нас торопит. И это понятно?

Селезнев молча кивнул.

— Мы не хотим сейчас вмешиваться в расследование, которое проводит Служба собственной безопасности, это не наша задача. Лично я, к примеру, понимаю, что не Сипа и не Боров подкармливали вас, чтобы получить нужную для себя информацию. И даже, скажу по секрету, не Джамал Багиров, наиболее, кстати, заинтересованный в ней. Нет, там есть фигуры покрупнее, но я не стану их называть. Зато могу, опираясь на собственный опыт, предположить, о чем они в настоящий момент размышляют. И неприятным предметом их раздумий являетесь вы, Евгений Яковлевич. Домашний арест — самая удобная форма разделаться с вами, чтобы не позволить открыть вам рот, когда ваши же товарищи начнут задавать весьма опасные для них вопросы! Скажите, что я ошибаюсь, и мы с Александром Борисовичем немедленно покинем ваш дом.