Героиновая пропасть - Фридрих Незнанский

Уже на второй или третий день Карась поманил к себе Сиповатого.

— Слушай сюда, Сипа, — негромко начал он. Кличка Сипа была известна в камере. — У тебя с Боровом-то был базар? До разборок не дошло?

— А чего это тебя, Карась, интересует? — недружелюбно спросил Сипа.

Несмотря на свою грубость и ставшую привычной наглость, он мог, когда хотел, быть и мягким, вкрадчивым. Но свое знакомство, а тем более какие-то дела с Боровом ни с кем обсуждать не собирался. Даже со смотрящим.

В камере бывший капитан старался изображать из себя жертву ментовских интриг. Им надо план выполнять, вот они и метут все, что попадается под руку. Даже заслуженных ветеранов, отдававших свои молодые жизни и получавших за то блестящие железки от родной Отчизны вместо вечной благодарности, и тех не то что совсем не уважают, а просто-таки держат за быдло!

А вопрос смотрящего был неприятным. С какого бока ему Боров понадобился?

— Ты гляди, однако, Сипа, — как-то невразумительно заметил на грубость смотрящий, — и махалки свои на ночь не отстегивай, — это он намекал определенно на протезы, которые перед коротким сном поневоле приходилось снимать Сипе.

— А чего тебе мои махалки? — совсем уже с вызовом спросил Сипа. — Самому спать мешают?

— Мне не мешают, — лениво отозвался смотрящий. — А ты не борзей, невелика гнида, могём и подвинуть. Потому постерегись, Сипа, предупреждаю, хотя и не должен. Вали отдыхай, твоя очередь, — и словно бы между прочим, как совсем не относящееся к делу, добавил: — Малява про тебя пришла.

— О чем? — вскинулся Сипа.

— А вот на перышко посадят, тогда и сам узнаешь. Иди отсюда.

Продолжать дальнейший разговор было бессмысленно: смотрящий отвернулся и занялся своими делами. А Сипа сразу повел себя неправильно и теперь не мог рассчитывать на какое-то снисхождение.

«Могём и подвинуть!» — Ни хрена себе?!

Сипа сел на угол своей шконки, подогнул скрипящий протез ноги и стал исподволь рассматривать сидельцев. В камере их было относительно немного — всего пятнадцать человек на восемь шконок, поэтому и спали по очереди.

«Так кто же из них? — размышлял он. — И кто прислал маляву? И почему этот Боровом интересовался? Был ли базар?.. Не дошло ли до разборки?..»

По всему выходило, что малява поступила от Борова. Ну что это за гад, рассказывать Сипе не надо было. И что Боров и сам такой же отморозок, как его «быки», — тоже. Но где он, Сипа, им дорогу перешел?

А может, они просто боятся, что он рот откроет? Вот и решили заранее избавиться? Да, за Боровом не заржавеет… Или же Джамал его на это дело вынудил.

А ведь тот муровский генерал сказал, что Боров уже заговорил! Вот оно! Значит, заговорил, а теперь все хочет прикрыть им, Сипой?! А ху-ху не хо-хо? Больно много умных да решительных развелось!

В любом случае он боевой офицер и его на фуфло не возьмешь! Не всей же камерой кинутся, тут настоящих-то уголовников раз-два — и обчелся! Двоим-троим врезать, остальные отвалят! Да, действительно, о протезах надо в первую очередь думать. Без них как без рук…

Вот сказал себе и усмехнулся: хреновый юмор получается — без руки — как без рук…

Подумав, Сипа даже испытал определенную благодарность к смотрящему. В самом деле, не должен был он говорить о маляве. Предупреждать опасно. Узнают — еще самого заточкой в бок угостят. А вот сказал, значит, все очень серьезно.

И Сипа решил малость опередить события. Он подгреб к «волчку» на двери и застучал по ней кулаком. А когда окошко открылось, негромко, чтобы не вся камера слышала, заявил, что хочет видеть следователя. И срочно!

Контролер как-то странно посмотрел на Сипу, усмехнулся и ответил, что передаст.

— Ступай на место! — неожиданно приказал он.

«Вот сука!» — подумал Сипа, возвращаясь к своей шконке, и решил, что до вызова к следователю глаз не сомкнет. Все вытерпит, а зарезать себя во сне, как какого-нибудь борова, не позволит. Пусть и не надеются, сволочи!..

Может, кто-то и звонил Турецкому, чтобы сообщить о желании подследственного Сиповатого дать показания, а может, и не звонил. Не проверить, поскольку самого Александра Борисовича в кабинете не было. А сидел он уже добрых полчаса в машине, припаркованной в стороне от подъезда, где жил Селезнев, и держал в руках трубку мобильника для экстренной связи с Вячеславом.

Окна в машине были затененные до такой степени, что сидящему внутри Турецкому казалось, будто на улице давно уже вечер.

Мимо проходили люди — бабка старая совсем, с клюшкой и тяжелой кошелкой. Парень с девицей. Эти явно свои — слишком откровенно беспечны. Пожилой мужчина, на ходу читающий газету. Он вошел в парадное, не глядя на дверь, так же и код набрал, словно на ощупь, по привычке…

Из собственного опыта Турецкий знал, что, наблюдая, нельзя быть все время напряженным — устанешь быстро, потеряешь бдительность. Собранным — другое дело. Поэтому он все время делал круговые движения плечами, разминал пальцы, двигал ногами и тут же расслаблялся.

Странного, с его точки зрения, человека Александр Борисович отметил про себя, едва тот вошел под арку во двор. А странность заключалась в том, что был он — никакой. А так не бывает, каждый обладает индивидуальными чертами. Этот же казался высоким, но шел скособоченно. Движения были энергичные, но борода подчеркивала далеко не юношеский возраст. И еще — в этом дворе он был чужой. Вот в чем дело! Он был внимательным, пожалуй, больше, чем требовала обстановка. Обычный же московский двор, в меру захламленный, заставленный разнокалиберными транспортными средствами, с увядающей чахлой зеленью, сохраняющей свой цвет из-за осенних дождей.

А этот бородатый, в шляпе с опущенными полями и закутанный в серый плащ, шел неторопливо, но как бы настороженно в то же время.

Понял наконец Турецкий, что его насторожило: не было в этом бородатом раскованности. Ну да, конечно, он здесь чужой, хотя прекрасно знает, что ему нужно, какой подъезд.

И он прошел было мимо, но в последний момент, изобразив задумавшегося человека, словно опомнился и, оглянувшись, как-то ловко шмыгнул к подъезду, где жил Селезнев.

Нажать код было делом нескольких секунд, значит, уже знал он его, после чего снова, как бы нечаянно оглянувшись, бopoдатый исчез в подъезде.

Турецкий набрал Славкин номер.

— Вячеслав, я не хочу ошибиться, но, по-моему, один уже прибыл. Высокий, бородатый. Взгляд — вороватый, — добавил на всякий случай.

— Понял, — ответил Грязнов. — Было три звонка, автоответчиком предпочли не пользоваться. Вероятно, проверка. Как, говоришь? Высокий, бородатый?

— Ага, серая шляпа с опущенными полями и серый же длинный плащ, в который он закутан, будто в простыню. Как, сам встренешь или подождем?

— Нет вопроса! Встрену. После того, как подождем. А вдруг он окажется сверхлюбопытным и пожелает в квартиру проникнуть?