Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

– Кати полагала, что его нужно лечить.

– Почему «полагала»?

– У нее был синдром избиваемой женщины. Она придумывала ему извинения, какие-то патологии… По ее словам, у него были галлюцинации, он слышал голоса.

– Я слышал о психиатре.

– Мишель де Пернек. Я унаследовала его кабинет в клинике Стенли, но с ним самим никогда не сталкивалась. Кати ему не доверяла. Говорила, что он опасный тип, что он манипулирует Грегуаром, что он держит Лонтано в своих руках…

Он едва не упомянул досье, собранное психиатром и оставленное в клинике. Нет, слишком рано. Сначала нужно установить доверительные отношения с сестрой милосердия.

– Может, она надеялась, что вылечит его сама?

– Для этого она находилась в самой безнадежной ситуации.

– Почему?

– В некотором смысле она и была его болезнью.

– Не понимаю.

– Вам знакома история вашего отца?

– О какой истории вы говорите?

– О его рождении, детстве, его происхождении.

Он хотел было ответить утвердительно, но осознал, что ему известны только отдельные фрагменты: сирота, родившийся в Кот-д’Арморе, отец, моряк-рыболов, погиб в кораблекрушении, мать умерла от туберкулеза через три года после его рождения, в 1948-м. Наверняка сплошное вранье, но, как ни странно, Эрван никогда не ставил под вопрос эту часть мифотворчества Морвана. Кстати, и Старик никогда о ней не заговаривал. «Не представляет интереса», – бросал он.

– Отец всегда очень сдержанно рассказывал о первых годах своей жизни. Он…

Она поднялась и порылась в металлическом шкафу, набитом пыльными бумагами и трухлявыми папками. Достала оттуда скоросшиватель, скрепленный тесемкой, вернулась и положила его рядом с Эрваном на койку.

– Не будем терять время: всё здесь. Де Пернек заказал из Франции полные сведения о вашем отце.

Эрван не мог оторвать глаза от папки: ее появление граничило с чудом. В глубине души он всегда боялся, что этого документа больше не существует.

– У меня нет времени сейчас все это прочесть, – пролепетал он.

– Возьмите ее. В конце концов, это же ваша семья.

Он положил дрожащую руку на обложку. Ящик Пандоры.

Сестра Хильдегарда так больше и не садилась.

– А теперь оставьте меня. – Она нарисовала пальцем в воздухе крест. – Слышите тишину? Бал закончен. Сейчас они нахлынут.

– А кто их лечит на том берегу?

– Представления не имею.

– Какая-нибудь неправительственная организация?

Ее губы искривила презрительная гримаса, открыв идеальные зубы. С некоторым опозданием он осознал, что ее лицо было когда-то изумительным. Нордический манекен, светловолосый, крепкий, холодный. Внешность Лени Рифеншталь того времени, когда та была самой красивой женщиной Германии и официальным кинорежиссером нацистов.

– Здесь больше нет ни неправительственных организаций, ни вообще какой-либо помощи. Сейчас, когда я с вами разговариваю, мы двое – единственные белые на тысячу километров вокруг.

Это замечание напомнило ему о его собственном положении. Куда он направится, переступив через этот порог? Он подумал об отце – сестра Хильдегарда не знала, что в округе имеется еще один европеец, – но тут же отбросил мысль позвонить ему и позвать на помощь.

– По-вашему, – спросил он, поднимаясь, – кто убил Катрин Фонтана?

– Всем известно: Человек-гвоздь.

– А это не мог быть Морван в приступе гнева?

– Не понимаю, к чему вы ведете. Бедная Кати была… Ну, ее изувечили, как и остальных.

– Преступление могли замаскировать. Вам не вспоминается что-либо подозрительное относительно обстоятельств убийства? Или какие-нибудь события, предшествующие той ночи 30 апреля?

Она, казалось, задумалась.

– Нет. Я помню ее последний день: она ушла из диспансера ближе к вечеру… Господи, это же было сорок лет назад!

Снаружи в джунгли возвращалась жизнь. Какофония криков, шорохов и похрустываний свидетельствовала о том, что насекомые и животные снова здесь. Совсем как после дождя.

Она подошла к другому шкафу и достала пластиковый стерильный халат, который и надела, продев сначала руки.

– Помогите застегнуть.

Он подчинился не без труда – пальцы еще дрожали.

– Есть один человек, который, вероятно, может вам помочь. Его зовут Фаустин Муниазера, он хуту.

Эрван бежал эстафету: один свидетель перекидывал его к другому, но до финиша было не добраться.

– Каким образом?

– В то время он служил ночным сторожем в «Лучезарном Городе». Поговаривали, он что-то видел.

– А какая связь с Кати Фонтана?

– Она была очень скрытной женщиной. Никто в точности не знал ни где она живет, ни вообще что делает вне стен диспансера. Она встречалась с Морваном в том отеле.

– Вы хотите сказать, что они виделись в ночь убийства?

– Я так думаю. Но точно утверждать не берусь: столько воды утекло…

Одна деталь не укладывалась в общую картину: медсестра и начинающий полицейский никак не могли позволить себе оплатить номер в «Лучезарном Городе». Кстати, в контексте общего ужаса тех дней Морван никогда бы не позволил Кати возвращаться ночью одной. Или же она запрещала ему провожать себя?

– А Фаустин, он еще здесь?

– Еще бы!

– Где я могу его найти?

– На том берегу реки, но вот добраться до него будет сложно.

– Почему?

– Потому что он руководит отрядами Интерахамве[68], а они союзники фардовцев. Сегодняшний минометный обстрел – это он и есть.

Эрван из этого никогда не выберется: конфликт, который не имеет к нему никакого отношения, приводит в ужас и в котором он ничего не понимает, все время встает у него на пути. Много у него шансов найти пирогу, чтобы переплыть Луалабу?

– А у этого Фаустина есть боевая кличка?

– С таким имечком ему долго искать не пришлось: он взял себе прозвище Мефисто.

– Вы с ним знакомы?

– Я видела, как он рос.

– Он ответит на мои вопросы? Он вспомнит о том времени?

– Если наркотик и те ужасы, что он творит ежедневно, не разрушили его мозг, а главное, если вы дадите ему много денег.