Богам – божье, людям – людское - Евгений Красницкий

– Кхе! Ну а вы куда смотрели?

Вместо ответа десятник Кондратий многозначительно покосился на своего напарника, имени которого Мишка не знал.

– А чего я-то? – нервно среагировал тот. – Сказано: писарь за старшего, значит, он за старшего, я-то чего?

«Похоже, сэр, десятники у боярина Федора отнюдь не равны между собой. Первого в неофициальной иерархии Федор наверняка забрал с собой в Туров, а Кондрат, скорее всего, только третий – опытен, не труслив, и перед начальством не очень-то прогибается, вон как деду дуэль предложил. Вот так же, наверно, и боярину Федору высказал как-нибудь то, что думает, да и не однажды, за что и нелюбим, мягко говоря. А этот, бледный да безымянный, начальству поперек наверняка никогда ни полслова, потому и второй. А не попробовать ли?»

– Готов биться об заклад, – обратился Мишка к «бледному и безымянному», – что ратник Дорофей в твоем десятке состоит.

– А чего Дорофей-то? Ну, у меня, и что с того?

– А то, что, как он пленного насмерть забил, я видел, как он грабить наладился, пока другие еще воевали, тоже видел, а в бою я Дорофея не видел, как ни смотрел.

– А ну, заткнись, сопляк! – гаркнул вдруг Корней. – Молод еще взрослых ратников судить!

«Черт вас за язык тянул, сэр!»

– Ишь борзый какой! Не видел он! – продолжал дед, но Мишке было видно, что разозлился он не всерьез, а «для проформы». – А что ты вообще видел? Молокосос, едрена-матрена, сейчас вот велю тебя пинком под зад отсюда выкинуть…

– А и велеть не надо! – Фома начал подниматься из-за стола. – Я его сейчас сам уму-разуму поучу…

«Вот уж хрен… я за базар отвечу, но не тебе!»

Тук, д-р-р – метательный нож воткнулся в столешницу между пальцами руки, которой Фома оперся на стол, и мелко задрожал.

– Пусть вот он меня выкинет! – Мишка указал пальцем на «бледного и безымянного». – Ну, давай! Я же тебя обидел и о человеке твоем дурное слово сказал. Давай! Чего сидишь?!

– Пугать меня, недоносок?! – Фоме явно было обидно, что от неожиданности он испуганно отдернул руку уже после того, как Мишкин нож воткнулся в дерево, не задев пальцев. – Давно пора тебе…

Ш-р-р – скребанул по столешнице окольчуженный локоть Алексея. Рудный воевода не повернул голову и почти не изменил позу, но как-то сразу стало понятно, что его движение и скребущий звук адресованы десятнику Фоме.

– Назови свое имя! – игнорируя Фому, продолжил Мишка, обращаясь к «бледному и безымянному». – И я – боярич Михаил, сын Фролов из рода Лисовинов, опоясанный воин…

Закончить формулу вызова на поединок Мишке не дал десятник Егор.

– Корней, уйми щенка, не то мы его уймем, и этот, – Егор качнул головой в сторону Алексея, – не поможет!

– Дмитрий, вызывай опричников! – отреагировал на угрозу Мишка.

Сзади – ни звука, ни шевеления. Это Роська уже через пару секунд свистел бы с крыльца, вызывая подмогу, а Дмитрий даже не шевельнулся, ожидая подтверждения приказа от воеводы, – понимал службу.

Алексей тоже никак не отреагировал на слова Егора, вернее, почти никак – лишь слегка подал вперед плечи и чуть-чуть склонил голову, переключая восприятие окружающей обстановки на слух и… интуицию, что ли? Фигура его мгновенно налилась какой-то звериной пружинистой силой, и само собой вдруг вылезло на передний план то, что ратнинские десятники были хоть и при оружии, но в одних рубахах, а Алексей-то в доспехе! Даже если бы к Фоме и Егору присоединились бы Леха Рябой или Данила, исход схватки был далеко не предрешен…

– А ну, тиха-а!!! – Ох, умел Корней, когда надо, ударить голосом! – Всем молчать! Никому не шевелиться! Митюха, никого не звать, никаких опричников! А вы, – Корней ощерился в сторону Егора и Фомы, – забыли, как в этой же горнице Пимен с болтом в башке валялся? Думаете, если Игната с Лукой нет, так с вами и управиться некому?

Фома, так же, как и Корней, злобно ощерился, но смолчал, Егор поджал губы и уставился взглядом в стол.

«Скалятся, как волки… А что, собственно, вас удивляет, сэр? Это ТАМ вы жили в основном в окружении «обозников», а таких, как здешние ратники, величали отморозками. И сравнение с волками отнюдь не случайно – таких может держать в повиновении только более сильный и опытный самец. Нет, сэр Майкл, у вас армия будет другой. Эти, конечно, хороши в бою, но спать вполглаза и постоянно держать пасть оскаленной…»

– Ты кого, Егор, щенком обозвал? – продолжил дед, чуть понизив тон. – Опоясанного воина? А не ты ли стариков с кольцами собрал и ВЫНУДИЛ меня Михайле меч навесить? Что ж ты тогда его щенком не называл? А? Соловьем разливался: «Новый сотник подрастает, жизнь мне в бою спас!» Забыл уже?

«Так вот оно что! Теперь понятен смысл сцены на хуторе, когда Фома на вас, сэр, наезжать начал. Егор ему тогда, помнится, сказал: «Отойдем, чего-то скажу» и демонстративно крутанул на пальце серебряное кольцо. Надо понимать, он уже тогда придумал: либо спровоцировать конфликт между ветеранами-среброносцами и Корнеем, либо с треском «провалить» вас, сэр, на испытаниях при приеме в Перуново братство. И ни то ни другое не получилось!»

Мишка набрал в грудь воздуха и, уловив паузу в монологе деда, громко заговорил:

– Напоминаю слова воеводы Погорынского, сказанные над трупом застреленного нами Пимена: «Лисовинов так просто не изведешь! Сейчас у меня четверо таких отроков, а к осени будет полсотни, и каждый за лисовиновский род хотя бы одного злыдня на тот свет да отправит!» Осень пришла, господа десятники, и за дверью стоят не полсотни, а сто десять отроков с самострелами, и один раз мы бунтовщиков уже покарали! Меня не станет – будет Демьян, после него – Кузьма, после Кузьмы – Дмитрий, Роська, Артемий. Кого на дольше хватит: вас или нас?

В разлившейся по горнице тишине громко и отчетливо прозвучал тяжелый вздох Аристарха.

– Кхе! Аристаша, никак ты опять, как в тот раз, на покой уходить собрался?

– Ну да, с вами покоя дождешься! – пробурчал староста. – Михайла еще не все сказал. Кроме отроков есть еще у боярыни Анны Павловны и у ключницы Листвяны под рукой по полтора-два десятка девок, обученных самострельному бою. Ты, Фома, теперь ходи по улице и гадай: какая из встречных девок вдруг самострел из-за спины выпростает и яйца тебе отстрелит, коли на то воля Корнея будет!

Фома дернулся, собираясь что-то сказать, но Аристарх не дал, повысив голос:

– И даже если и не будет на то его воли, а просто бабам что-то такое покажется… поведешь себя не так или скажешь чего… а им это опасностью для Михайлы или Корнея покажется. Понимаешь, о чем речь?

Аристарх, не дожидаясь ответа от Фомы, перевел взгляд на Егора. Впрочем, Фома, по всему было видно, раздумал что-либо говорить. Даже не от слов, а от самого тона старосты повеяло таким смертным холодом, что всем, кроме Дмитрия и погостных десятников, стало понятно: говорит не Аристарх, а Перунов слуга Туробой. Вместо Фомы заговорил десятник Егор: