Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир

— Калай, не возражаешь, если я все-таки отвечу на некоторые вопросы Ливни? — сердито спросил Варнава.

— Нисколько, брат, — откликнулась она, сделав приглашающий жест рукой. — Если только ты не начнешь опять играть словами, пытаясь сохранить честь вашего святого братства.

Варнава тяжело вздохнул.

— Единственное, что я точно знаю: они прибыли из Рима с четким приказом сжечь все книги, объявленные еретическими, а также убить всякого, кто читал их.

Ливни опустил глаза, глядя на отражение свечей в красном вине, налитом в чашку.

— Странно.

— Что? — спросил Заратан, беря очередной кусок сыра. — То, что они жгут книги? Или то, что всех убивают?

— Думаю, и то и другое. Но это подразумевает, что они…

Ливни умолк.

— Что это подразумевает? — спросил Варнава, нахмурившись.

— А? — переспросил Ливни, будто уже забыв, о чем он только что говорил.

— Ты сказал, что тот факт, что они жгут книги и убивают всякого, кто читал их, подразумевает, что они… что?

В пещере пронесся легкий ветерок. Пламя свечей заколебалось, их тени бросали причудливые отблески на напряженное лицо Ливни.

— Вы знаете, что я тоже однажды убил человека? — еле слышно сказал он.

Калай и Заратан перестали есть и посмотрели на Ливни широко открытыми глазами. Его преданные ученики Тирас и Узия замерли в ужасе.

— Ливни, — мягко сказал Варнава. Выражение муки на лице старого друга ранило его в самое сердце. — Я же там был. Конечно, я знаю.

— Был? — переспросил Ливни, облизывая губы.

— Да, друг мой. Разве не помнишь? А потом мы очень долго сидели, смотрели на звезды и говорили о милосердии.

По щекам Ливни потекли слезы.

— О да, теперь припоминаю, — сказал он, с любовью глядя на Варнаву. — Как я мог забыть? Ты тогда мне очень помог.

Варнава протянул руку и тронул пальцами залатанный рукав одеяния Ливни.

— Господь давным-давно простил тебя, друг мой. Тебе не следует продолжать винить себя за это. Позволь этому уйти.

Будто внезапно вернувшись назад из далекого прошлого, Ливни резко выпрямился.

— С того самого дня я считал, что убийство — это горе в крайнем своем проявлении. Отчаянное деяние, совершаемое в немыслимой горечи утраты. Если эти убийцы действуют по приказу церкви, в чем их утрата? Что наша церковь боится потерять, боится настолько, что опускается до убийств?

— Ты слышал о решениях собора в Никее? — хриплым шепотом спросил Варнава.

— К нам сюда очень плохо доходят новости. Что это за решения?

— Ливни, только что прошел собор епископов в Никее. Они объявили вне закона Евангелия от Марьям, Филиппа и Фомы, а также множество других книг, даже «Пастыря» Гермы.

— Но это же абсурд! — вскричал Ливни, вставая.

Он тут же умолк, и в пещере воцарилась тишина. Не двигалось ничто и никто, лишь колебалось пламя свечей. Ливни сел на свое место.

— Ну да. Конечно, — пробормотал он.

Заратан оглядел сидящих.

— Почему? — спросил он.

— Все дело в воскрешении во плоти и непорочном зачатии? — спросил Ливни Варнаву.

— Они просто утвердили это как факт, не подлежащий обсуждению, очевидно сочтя это двумя основополагающими доктринами, которые должны объединять всех христиан.

Лицо Ливни исказила гримаса гнева и отвращения.

— Ты хочешь сказать, они считают, что толпе нужна пара чудес, иначе она не станет верить в учение Господа нашего?

— Именно так.

Ливни зажмурился.

Узия и Тирас были ошеломлены. Эти два старых монаха осмеливаются вслух произносить такую ересь! В то время, которое они провели вместе в Кесарии, Ливни по четыре раза в день произносил Символ веры и наставлял их делать то же самое. Юноши были совершенно обескуражены, слыша такие разговоры.

Ливни открыл глаза и посмотрел на темную поверхность стола немигающим взглядом.

— Они отвергают слова, которые произнес сам Господь, — сказал он и добавил еле слышно: — Истина питается жизнями человеческими.[80]

— Они боятся Истины более всего, — ответил Варнава.

Прошло несколько мучительных мгновений, и он продолжил:

— Именно поэтому они хотят уничтожить папирус и всякого, кто когда-либо читал его.

Ливни устало посмотрел на Варнаву. В его глазах отражался свет свечей.

— Если эти глупцы полагают, что мы в нем хоть что-то поняли, то они приписывают нам несуществующую заслугу.

— Но мы должны продолжить наши попытки с еще большим рвением. Пока еще не поздно.

Ливни отпил хороший глоток вина и со стуком поставил пустую чашку на стол.

— Ты действительно думаешь, что они уничтожат Жемчужину? — в отчаянии спросил он.

— Обязательно. И ты знаешь это не хуже меня.

— Подразумевается, вам известно, что такое Жемчужина? — спросила Калай, подвинувшись вперед.

Варнава молча посмотрел на Ливни.

Тот обвел взглядом купол пещеры и ее стены, глядя на ниши, заполненные книгами. Потом он тихо вздохнул и встал.

— Скажем так: у нас есть определенные догадки.

— Догадки? Убийцы охотятся за вами из-за догадок?

Варнава провел ладонью по давно не мытым седым волосам и вздохнул.

— Они не понимают: все, что у нас есть, — это догадки. Уверен: они считают, что мы все знаем.

— Что ж, тогда почему бы вам не сказать им, что вы ничего не знаете? — невинным тоном спросила Калай. — Может быть, тогда они оставят попытки убить вас. Никогда об этом не думали?

Варнава с досадой посмотрел на нее.

— Мы не хотим, чтобы они знали, сколь мы невежественны. Чем больше у нас будет времени, тем больше шансов, что мы сумеем расшифровать папирус, — сказал он.

— Из вас бы вышла пара хороших епископов, — ответила Калай, сложив руки на груди.

Ливни подошел к сложенным в стенах свиткам. Аккуратно, будто любимое дитя, он достал один из них и вернулся за стол.

— Вот фраза, о которой я даже хотел написать тебе, — сказал он, прикрывая свиток рукой, словно защищал его.

По печальному тону его голоса Варнава понял, что речь идет о том самом папирусе. Он едва заметно повернул голову в сторону Тираса и Узии.

— И о чем ты подумал?

Ливни посмотрел на своих учеников влажными от слез глазами.