Планета кошек - Бернард Вербер

Ненависть – его слабость.

Лично я почти что умею прощать, поэтому, если мне когда-нибудь удастся его устранить, я стану лучшей правительницей, чем он.

Тамерлан морщит нос, как будто принюхивается.

– А теперь идем, Бастет, я покажу тебе кое-что еще.

Он указывает на верхушку статуи.

– Знаю, это статуя Свободы.

– БЫЛА статуя Свободы.

Он привстает на задних лапах, как когда-то в Версале, издает пронзительный свист – и тут происходит нечто невероятное.

В голове статуи гремит взрыв, от женского лица ничего не остается, там, где только что были два глаза, нос и рот, совсем как у Натали, теперь зияет дымящаяся дыра.

– Вы рушите их статуи?

– Нет, я заменяю лик прежнего господствующего вида новым.

Он ведет меня к непонятной массе неведомо чего, накрытой белым полотнищем. Вокруг суетятся крысы. Подойдя, он сдергивает полотнище, и я вижу вырезанный из блока смолы барельеф.

Они выгрызли своими резцами маску, копирующую Тамерлана!

По новому свистку белого крысеныша бурые крысы, залезшие на верхушку статуи, бросают вниз веревки. Внизу маску крысы обматывают веревками, крысы наверху тянут ее к себе.

Другие крысы, вылезшие из дыры на месте лица, прилаживают маску так, чтобы не осталось щелей.

Тамерлан свистит в третий раз, и в пустых глазницах маски загораются красные огни.

Теперь это не Свобода, а статуя гиганта Тамерлана с пылающим взором.

– Я приказал поддерживать огонь в глазах статуи, чтобы они напоминали мои.

Не могу не признать, что он могуч. Признаю также, что ночью это будет красиво смотреться – бывшая статуя Свободы с мордой красноглазой крысы.

Чувствуя, как трудно мне избавиться от враждебных мыслей, которые он может уловить, я спрашиваю:

– Я могу вернуться к своему народу?

– Только оставь мне, как обещала, этот дрон. И объясни, как на нем летать.

Я учу его азам пилотирования летательного аппарата и напоминаю об обязательном вводе все того же кода, 103683, чтобы запустить электромотор.

– Как он заряжается?

– Сзади у него солнечные батареи. Когда светит солнце, можно летать. Предел времени ночного автономного полета – полчаса.

Он отсоединяется от меня и все делает так, как я объяснила, чтобы поднять дрон в воздух и начать порхать вокруг своей статуи.

Кажется, я преподнесла ему слишком хороший подарок.

Тамерлан описывает несколько кругов в небе на глазах у своего изумленного народа и приземляется рядом со мной.

– Какая у него грузоподъемность?

– Четыре килограмма. По-моему, средний вес французской крысы – 250 грамм. Дрон поднимет пару десятков крыс. Американские гораздо толще, дрон поднимет не больше десяти…

– Я предпочитаю летать в одиночку, – говорит Тамерлан. – Но ощущение просто пьянящее. Спасибо.

– Гм… Как мне вернуться обратно?

– Кажется, ты умеешь плавать, Бастет, ты провела в воде двадцать одну минуту. Для тебя не должно составить проблемы доплыть с острова Либерти до Манхэттена.

Еще чего! И не подумаю! Я – царица, царицы не перемещаются вплавь. Надо срочно что-то придумать!

– А морские течения? Я – твой историк перед не-крысиными народами, будет жаль, если я просто утону. Тогда не-крысы ничего не узнают об обстоятельствах твоего возвышения.

Он меня обнюхивает. В меня закрадывается страх, что теперь, получив желаемое, он испытает соблазн меня прикончить. Но нет, Тамерлан приглашает меня к себе на дрон и позволяет пристегнуться, чтобы мы оба могли сохранять равновесие в полете.

Мы несемся вдвоем над водой на глазах у потрясенных крыс. В какой-то момент я теряю равновесие, и он выравнивает дрон, чтобы я не упала.

Я ему важна.

Вспоминаю науку моей матери: «Вам важны те, кто в подробностях знает вашу историю и может обеспечить вам бессмертие, пересказывая ее другим».

Мы достигаем по воздуху авангарда колонны из людей, кошек и собак, продолжающей медленно брести на север, и приземляемся перед ним. Меня посещает мысль, что, оказавшись далеко от своей армии, крысеныш не станет рисковать из опасения, что люди и кошки на него набросятся.

Я отстегиваю ремни.

– Я хочу только мира, – напоминает мне крысиный император, как будто хочет оправдаться за все те зверства, которые творил у меня на глазах.

– Я тоже, – отвечаю я. – Только мы придаем этому слову разный смысл.

Он утвердительно кивает.

– Если ты станешь рассказывать обо мне потом, то я хочу, чтобы ты знала: у меня зуб только на людей, против других видов я ничего не имею. Ты мне веришь?

– Да.

– Мы с тобой похожи, Бастет, мы – вожди. А быть вождем значит иметь видение идеального будущего.

– Единственная разница, – дополняю я, – в том, что у тебя свое идеальное будущее, а у меня свое.

– Будущее покажет, кто из нас двоих лучше приспособлен к эволюции. Думаю, мы больше никогда не увидимся, но знай, дорогая Бастет, что беседы и переговоры с тобой доставляли мне большое удовольствие. Ты – очаровательная кошка. Будь я котом, я бы, наверное, тебя захотел.

Я не ослышалась? Это попытка за мной приударить?

Я, по его мнению, желанна?

Всегда приятно такое слышать, даже от своего заклятого врага.

Но сказать ему в ответ то же самое я никак не могу.

Белый крысеныш с красными глазами? Ни капли не сексуально.

– Пусть победит самый развитый из нас двоих, – говорю я ему на прощание.

Тамерлан дружески машет мне лапой. Я в ответ делаю жест, которому меня научила Натали: почти то же самое, но с оттопыренным средним пальцем, что значит: «шел бы ты куда подальше».

Это потому, что я еще не считаю себя побежденной. Требуется только время, чтобы подготовить возмездие.

Дрон с Тамерланом взлетает и берет курс на юг. Я возвращаюсь в голову шествия.

– О чем вы говорили? – спрашивает Эсмеральда, первая, кого я вижу.

– Тамерлан сказал, что я вызываю у него желание, – сообщаю я со смехом. – Я ответила, что он не в моем вкусе.

Дождавшись Натали, я прыгаю ей на плечо.

– Куда мы идем? – спрашиваю я свою служанку.

– На север.

– А точнее? Какова запланированная точка прибытия?

– Ах да, тебя же не было на собрании, ты как раз прощалась с Тамерланом. В это время мы определили многообещающую цель нашего похода.