Неприкрытая жестокость - Колин Маккалоу

— У королевы есть транспорт[21]? — недоуменно спросила Дагмар. — Какой?

Смех Хелен прервал разговоры, заставив всех в удивлении замереть, и она осознала, что за столом фон Фалендорфов никто не смеется. Очень плохо!

— Нет, вы неправильно меня поняли. Куинс — это район Нью-Йорка, где я в течение двух лет занималась регулировкой транспорта.

Кто-то словно нажал кнопку — движение возобновилось.

— Оригинальная работа, — с восхищением глядя на девушку, сказал Джозеф. — Я так понимаю, вы ее оставили.

— Да, чтобы обучиться на детектива в Холломене, моем родном городе.

— Какая неженская работа, — сказала баронесса. Было видно, что ей очень хочется уйти из-за стола, хотя рыбу только что принесли.

— Работа как работа, — спокойно ответила Хелен, глядя на мутно-серый глаз лежащей перед ней камбалы. — Люди присваивают профессиям определенный пол, а не должны. Расследование преступлений, в сущности, соответствует женским способностям.

— Почему? — спросил, улыбаясь, Курт.

— Потому что женщины не в меру любопытны, Курт, дорогой.

— Но это ведь не высокооплачиваемая работа, верно? — заметил барон, отделяя рыбную мякоть и с удовольствием ее съедая.

— Мне нет необходимости думать о деньгах, барон. Я имею доход в один миллион долларов в год с моего трастового фонда.

Движение вновь замерло.

— Вы неимоверно богаты! — воскликнул Джозеф.

— Но не благодаря мне и родителям, — сказала Хелен и положила вилку и нож рядом на тарелку, показывая, что сочла рыбу несъедобной. — Наше состояние было сколочено несколько поколений назад. Благодаря разумному управлению средствами мы имеем возможность правильно ими распоряжаться. Мой отец — известный преподаватель; родители привили мне и брату склонность к полезной деятельности и благотворительности. Мы работаем, чтобы поддерживать репутацию своей семьи, своего штата и своей страны.

— Разве я не говорил вам, что Хелен — чудо? — спросил Курт.

Барон перевернул свою рыбину, чтобы и дальше наслаждаться ее маслянистым вкусом.

— Мы так и не знаем, — сказал он, снимая рыбную мякоть в лимонном соусе с другой стороны, — кто похитил Курта. То, что вы вернули его невредимым и сохранили наши сбережения, достойно похвалы, Хелен. Но преступление так и не раскрыто.

— На самом деле, — ответила Хелен, подавая знак слугам, чтобы они забрали тарелку, — оно раскрыто. Я знаю, кто похитил Курта и пытался украсть ваши десять миллионов, барон.

— Чушь! Откуда вы можете знать?! — воскликнул Джозеф.

— Не чушь, Джозеф, и вы это прекрасно знаете. Она, должно быть, очень дорогая любовница — та женщина, которая живет с юношей в большом доме. Он тоже ваш сын?

Наступившую тишину, казалось, можно было пощупать; четверо истинных фон Фалендорфов теперь во все глаза смотрели на Джозефа, старательно изображая невозмутимость.

— Это шутка, Хелен? — спросил Курт. Его лицо стало пепельно-серым.

— К несчастью, нет, Курт. Это правда. Джозеф организовал твое похищение, а выполнила его жестокая и безжалостная женщина, которая приходится ему либо любовницей, либо настоящей женой. Ее помощник — я думаю, поневоле — молодой человек, столь похожий на Джозефа, что может быть его сыном.

Джозеф разразился длинной тирадой на немецком, которая прекратилась, когда барон ударил по столу ладонью.

— Halte die Klapper![22] — проревел он. — Говори по-английски или молчи совсем! С самого первого дня твоей женитьбы на нашей дочери ты вел себя как пиявка! Я терпел тебя из-за Мартина, Клауса-Марии, Анны-Лизы и Урсель. — Неожиданно он запнулся, его взгляд заметался из стороны в сторону.

Дагмар взвыла в голос, Курт пытался ее успокоить. Но чуднее всего повела себя баронесса — она начала царапать себе горло и подбородок. В ярком свете висящей на потолке люстры стали видны капельки пота, проступившие сквозь умело наложенный макияж. Хелен все поняла — баронесса была наркоманкой. Вероятно, морфий.

Курт повел сестру в ее комнату, а служанка баронессы вызвалась заняться своей хозяйкой и ее нуждами.

— Брунгильда знает, что нужно делать, — сказал Макен. — Наша госпожа перенесла несколько лет назад операцию и не может самостоятельно справиться с болью, — мягко добавил он.

«Черта с два!» — подумала Хелен.

— Джозефу нельзя давать возможность позвонить этой женщине, — сказала она Макену. — Его нужно запереть в гостевых апартаментах типа моих, предварительно отключив там телефон, и не подпускать никого, кто падок на взятки. Семья будет решать, что делать с ним и его сообщниками, я же удаляюсь — точнее, уезжаю домой.

— Все это чушь, Хелен, — сказал Джозеф, когда его уже собирались уводить двое слуг. — Ты шпионила за мной и выследила мою сестру и ее сына.

— Сестру? — Хелен рассмеялась. — Я видела ваш страстный поцелуй с фрау Рихтер — мне так следует ее называть? — сегодня днем.

Вошел помрачневший Курт. После недолгого разговора с Макеном он стал выглядеть значительно лучше.

— Ты — девушка на миллион, Хелен, — сказал он ей. — Я должен отвести папу к нему в комнату; там он быстро придет в себя. А затем уж будем решать, что делать с Джозефом. Бедная Дагмар!

— Завтра я полечу домой, — сказала Хелен.

— Я отправлюсь с тобой, — ответил Курт и повел отца прочь. Пожилой мужчина сначала отшатнулся, бормоча что-то о бомбах — это Хелен поняла даже по-немецки, — потом уступил и позволил Курту помочь ему.

— Вы — настоящее сокровище, Макен, — сказала девушка дворецкому, когда они остались одни в гостиной.

— Спасибо, мисс Хелен.

— А чем ваш отец зарабатывал себе на жизнь?

Макен удивился вопросу.

— Он был дворецким у барона.

«Потомственные слуги!»

— А ваш сын или сыновья, Макен?

— Сын. Он — глава правительственного ведомства в Бонне.

Дагмар попросила разрешения войти, когда Хелен утром следующего дня паковала вещи.

— Я должна вас поблагодарить, — сухо сказала она.

— Не обязательно. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь замуж за Курта? Я приехала сюда, чтобы попытаться раскрыть похищение.

— Вы меня успокоили. Вы сводите моего Кюртхена с ума. — Она присела в сторонке на стул и принялась наблюдать, как быстро и ловко Хелен складывает вещи. — Мы решили спасти свое имя, это важнее всего.

— Так я и думала, — холодно ответила она.

— Джозеф просил меня выделить ему из фонда два миллиона, — сказала Дагмар. — Я сочла это эгоизмом и отказала. Правда, он хотел их для своего сына.