Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920-1970 гг. - Олег Гончаренко

По распоряжению III отдела РОВС Николай Абрамов первоначально выполнял незначительные поручения по линии контрразведки и ведению наружного наблюдения. Вполне естественно, что при наличии прежнего опыта подготовки в Советском Союзе он скоро достиг неплохих результатов. Со временем Абрамов-младший, стремясь обеспечить себе доступ к секретной оперативной информации РОВС, прилагал все возможные усилия, чтобы стать «своим человеком» в управлении III отдела, где сам постоянно бывал, оказывая помощь в канцелярской работе. Наконец, к 1935 году Абрамову-младшему удалось продвинуться дальше в реализации своего давнего замысла: он наконец был допущен к секретной документации III отдела, что открывало перед ним возможности передавать наиболее ценные сведения советской разведке. Несмотря на хорошую конспиративную работу по маскировке своей деятельности, в конце 1936 года у его куратора капитана Фосса все же возникли некоторые подозрения относительно подлинной деятельности его подопечного. Одной из причин, невольно привлекших внимание к личности Николая Абрамова, стал его весьма обеспеченный образ жизни при формальном отсутствии соответствующих заработков, а также легкий флер тайны, окутывавший происхождение «капиталов». Капитан Фосс не замедлил поделиться своими наблюдениями с болгарской политической полицией и контрразведывательным отделом РОВС, чтобы совместно с ними провести еще одну проверку Николая Абрамова. Почувствовав проявляемый к нему интерес, Николай начал постепенно отходить от текущей работы, очевидно догадавшись, что ему стали поручать задания, имеющие своей конечной целью проверку. Руководство РОВС, осознавая всю деликатность сложившейся ситуации, в которую оно невольно попало, не стремилось предавать возникшее дело Николая Абрамова широкой огласке в кругах военной эмиграции. «Провокационная деятельность Николая привлекла к себе внимание болгарской тайной полиции. За ним было установлено наблюдение. К середине 1936 года полиция выявила его связи с резидентом НКВД на Балканах. В дальнейшем она проследила его тайные встречи с проживавшими в Софии чекистами»[154]. Проверяющими лицами было решено даже не докладывать о начавшейся проверке его отцу, генералу Ф. Ф. Абрамову, щадя его чувства. Впрочем, ничего определенного следствие и не могло собрать, ибо в его распоряжении какие-либо серьезные улики отсутствовали. В некоторой степени причиной тому было то обстоятельство, что Николай Абрамов работал квалифицированно, не оставлял контрразведке РОВС прямых улик. Правда, в течение всего 1937 года постепенно стали накапливаться косвенные улики. Под воздействием имеющихся данных контрразведка РОВС приняла меры по ограничению круга деятельности Николая Абрамова и усилению его изоляции внутри РОВС. Вскоре в Париже произошло похищение генерала Миллера и последовавшее за этим событием другое, не менее сенсационное, – бегство генерала Скоблина в Испанию, деятельность которого на ниве «внутренней линии» подверглась расследованию в комиссии генерала Ивана Георгиевича Эрдели. Очень быстро комиссия Эрдели дополнила свою основную задачу проверкой III отдела РОВС и деятельности в нем самого Николая Абрамова. Проверка комиссии генерала Эрдели была инициирована заявлением капитана Клавдия Фосса. В этом заявлении говорилось об открытой капитаном утечке сведений конфиденциального характера. При этом, как выяснилось при доследовании, под «утечкой» подразумевалось не физические пропажи каких-либо документов. Судя по всему, Николаем Абрамовым либо делались выписки из секретных документов, либо нужные страницы просто фотографировались.

В марте 1938 года в Белграде собралась комиссия, возглавляемая председателем РОВС генерал-лейтенантом Алексеем Петровичем Архангельским, в составе генерал-майора Виктора Алексеевич Артамонова и полковника Романа Константиновича Дрейлинга – преподавателя Высших военно-научных курсов генерала Головина в Белграде. Задачей комиссии стало дальнейшее расследование дела о советском агенте. Материалами расследования послужили протоколы и доклады Особой комиссии полковника Петриченко, назначенной осенью 1937 года генералом Ф. Ф. Абрамовым для изучения деятельности «внутренней линии». В качестве дополнительных свидетельств были подготовлены опросы большого числа членов РОВС и военных эмигрантов, не принадлежавших к Союзу, но имевших то или иное отношение к делу Николая Абрамова. Особое внимание комиссии было уделено проверке работы III отдела РОВС. В течение недели, с 13 по 20 октября 1938 года, в правлении РОВС комиссией были заслушаны доклады лиц, руководивших контрразведкой. В прозвучавших докладах была отмечена общая уверенность опрошенных лиц в причастности Абрамова-младшего к НКВД. Расследование, ведущееся в режиме повышенной секретности, продолжалось, сосредоточив внимание на выявлении источников материального обеспечения Абрамова– младшего. Однако для этого были необходимы его собственные показания и объяснения. Возможно, принудительный привод подозреваемого человека на допрос и помог бы прояснить дело, но такой возможности у эмигрантов не было. Будучи иностранной общественной организацией, РОВС во Франции не мог применить против Николая Абрамова и каких-либо ограничительных мер, вроде взятия под стражу на время расследования. У полиции Болгарии тоже пока не было оснований для его задержания, ибо болгарских законов нарушено не было, а строго формально деятельность подозреваемого была направлена исключительно против общественной организации иностранной военной эмиграции.

И все же попытки избавиться от проблемы опосредованным путем были приняты болгарским правительством, когда летом 1938 года властями было настоятельно рекомендовано покинуть пределы Болгарии Николаю Абрамову. 13 ноября того же года Николай Абрамов выехал с женой Натальей из Болгарии, получив хлопотами отца визу на трехмесячное пребывание во Франции.

Верхушка РОВС, генералы А. П. Архангельский[155], А.А. фон Лампе и П. А. Кусонский, несмотря на наличие многих улик[156], не предъявили никаких претензий к отцу Николая генералу Абрамову, так как, по их данным, расследование установило, что сам генерал действительно ничего не знал о деятельности сына. Однако обстоятельства самого дела показали, что авторитет генерала в среде русской военной эмиграции оказался надолго подорван. Часть исследователей полагала, что, замяв дело о советском шпионе, руководство РОВС допустило непростительный компромисс, недопустимый на этапе обострения борьбы с коммунизмом. Возможно, это мнение нашло своё отражение в доносах на русский генералитет в период немецкой оккупации Франции и Бельгии.