Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

— Она называлась именно так? — удивленно уточнил Курбатов.

— …Свой Железный крест. Ибо любые жертвы во время этой операции были бы не только оправданы, но и уместны.

— Предпочитаю обходиться без них.

— Но партизаны охотились за вами.

— Очевидно, они кое-что знали об этом грузе.

— Конечно же, знали. А вы?

— Я — нет. Меня интересовала только охрана.

— Если вам станет известно, что кто-то из солдат колонны высказывает хоть какое-то предположение относительно груза, немедленно приплюсуйте его гибель к потерям во время марша.

— Как это в подобных случаях делается…

— От имени фюрера сообщаю: вы награждены Железным крестом I степени.

— Весьма польщен, господин штурмбаннфюрер. Но это был обычный рейд. — Жаль, что не смею поинтересоваться, что это за груз мы доставляли.

— Через несколько лет после войны вы совершенно случайно узнаете, что это часть того груза, с которым связан один из ваших попутчиков.

— Вот как?!

— Можете считать это случайной утечкой информации.

«Часть сокровищ, — в тайны которых посвящен барон фон Шмидт! — сообразил Курбатов. — Значит, это и есть та часть клада Роммеля — в полотнах древних мастеров, старинных изделиях и прочем, которые конвою Роммеля удалось спрятать на побережье Италии, занятой недавно англо-американцами».[19]

— Обещаю узнать об этом не раньше, чем через три года после войны, — нашел Курбатов способ поблагодарить Скорцени за информацию.

— Проследите, чтобы груз оказался в самолетах, — вдруг прорычал первый диверсант рейха. — Лично проследите. И никаких псалмопений по этому поводу, никаких псалмопений!

— Груз улетит, в этом можете не сомневаться.

— Молите Бога. И еще… завтра же отправляйтесь на известную вам виллу. Пробудете там неделю, может быть, две. В ожидании Железного креста. Это ваш отпуск. Но помните: ваш попутчик представляет для нас не меньшую ценность, нежели груз, который немедленно — вы слышите меня, Курбатов, немедленно, — должен быть отправлен в Германию. Лично проследите, чтобы оба самолета, а также истребители прикрытия поднялись в небо. Ночь, непогода, землетрясение, всемирный потоп… — все это не может служить никаким оправданием задержки вылета. Любой, кто попытается оттянуть или, упаси Господь, помешать своевременному взлету…

— Взлетит в небо на фюзеляже самолета.

— И никаких псалмопений по этому поводу, князь, никаких, дьявол меня расстреляй! — прогромыхал в трубку Скорцени, пытаясь завершить этот странный ночной диалог через все фронты и всю войну.

— Кстати, что мне делать после виллы? — успел упредить его Курбатов. — Я обязан вернуться в школу?

— Вначале убедитесь, что ваш попутчик чувствует себя на вилле в полной безопасности. В полной, князь! От офицера из отдела гестапо, базирующегося на аэродроме, вы получите пакет. В нем документы попутчика. На вилле он должен предстать под именем, которое в них указано. Если же он вновь попытается предстать под своим настоящим…

— Придется доставлять его в концлагерь…

Скорцени ответил не сразу, и Курбатов уже подумал было, что на сей раз явно поспешил с продолжением его мысли, но…

— Вы даже не догадываетесь, что подали сейчас прекрасную идею. Не исключено, что на какое-то время его действительно придется упрятать в лагерь. И не обязательно в качестве офицера охраны. Поскольку как охранник после войны он будет подвержен гонениям со стороны новых властей. Но все это — со временем. Пока передайте Умбарту, что на какое-то время он остается для охраны аэродрома. Егеря тоже придаются охране. С вами уходят только курсанты.

— Этого достаточно.

Пока Роммель разливал коньяк, Бургдорф и Майзель, прекратив мысленную перепалку, с отсутствующим видом рассматривали его фронтовые фотографии. Они были повсюду: на стенах, на письменном столе и телефонном столике, за стёклами книжных полок. Германия, Франция, Италия, Египет…

— Это снимок времен Первой мировой, и вы — в форме лейтенанта Альпийского батальона? — остановился Бургдорф у нечеткой фотографии, с которой смотрел на мир молодой командир горных стрелков. — И где был сделан этот снимок кавалера Железного креста?

Роммель подошел к полке, у которой остановился Бургдорф, и несколько мгновений всматривался в собственное изображение, не зная, как реагировать на этот совершенно не к месту заданный вопрос.

— В Италии. Как раз в тот день, когда мне был вручен Железный крест.

— Не предполагал, что у вас столько снимков, на которых вы сфотографированы рядом с фюрером…

— Зрение не обманывает вас, генерал.

— Как-то вы сказали, что знакомы с ним еще с тридцать шестого года.

— С тридцать пятого, если уж быть точным, — произнёс фельдмаршал, беря в руки фотографию, на которой фюрер стоял рядом с ним с книгой в руке. — Однако этот снимок сделан в тридцать восьмом, и в руке Адольфа — моя книга «Пехота наступает» которую он тогда только что прочел. Пребывая инструктором пехотной школы в Дрездене, я, как вы знаете, написал книгу, в которой попытался обобщить опыт своей службы в пехоте в Первую мировую, с которой Гитлеру кто-то посоветовал ознакомиться.

— Имел удовольствие прочесть её, господин фельдмаршал, — вмешался в их разговор Майзель.

Роммель посмотрел на него с такой же иронией, как и Бургдорф, хотя подтексты их взглядов были разными. Адъютант фюрера узрел в его словах желание заискивать перед фельдмаршалом, а Роммель удивился, как бы вопрошая: «А что, можно получить генеральский чин, не читая такой книги?!».

— Не знаю, способна ли она доставить кому-либо удовольствие, — проворчал он, — однако, отправляясь на фронт, среди прочих пособий по тактике ведения боя нелишне прочесть и это.

— Вы правы, — не стал расшифровывать их намёки и подтексты Майзель, — уже тогда чувствовалось, что она написана настоящим фронтовиком, знающим, что такое окопная жизнь и что такое атакующая пехота.

Поскольку Бургдорф только слышал об этой книге, однако в руках её никогда не держал, то на Майзеля он в очередной раз взглянул с явным раздражением.

— Очевидно, на Гитлера эта книга произвела должное впечатление, — молвил он, обращаясь к Лису Пустыни, — поскольку сразу же после её прочтения фюрер решил поближе познакомиться с вами.

— После прочтения этой книги он решил назначить меня командиром батальона личной охраны, — напомнил ему Роммель.