Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

Высокопоставленным чинам, как Андрей Громыко, никогда не перечили, какую бы глупость они ни говорили. Бывший министр иностранных дел СССР был, конечно, лучше других информирован о работе советской разведки. Как многолетний член Политбюро, он ежедневно получал сводки от 1-го главного управления КГБ, а также важнейшую информацию отдельных агентур. Он был знаком лично с многими генералами ПГУ (1-го главного управления) в Ясенево и с некоторыми даже дружил. Но это не мешало ему отрицать существование оных. Это не было шуткой или настроением старого человека, а сложившимся уже при Сталине правилом отношения номенклатуры к правде. В то время как за границей широко обсуждали деятельность контрразведки, для советского человека она все еще оставалась тайной.

Мои коллеги принялись судорожно менять сценарий. Теперь моя легенда гласила, что я попал в искусно сплетенные сети ЦРУ беглым матросом и возвращался добровольно домой с повинной. Эта версия не была правдоподобной и убедительной. Люди, которые готовили мне эту легенду по новым правилам, чувствовали это сами. Я понимал, насколько им неловко. Но я не смог найти в себе сил бороться с этой ролью в подготовленном подозрительном спектакле. Было составлено пространное заявление, которое я должен был зачитать в начале пресс-конференции. Мне также пришлось заучить ответы на некоторые возможные неприятные вопросы журналистов. Затем Министерству иностранных дел поручили проинформировать прессу и подготовить зал к конференции. Неожиданностей, по всей видимости, не ожидалось.

Но как часто бывает, удар последовал совершенно с неожиданной стороны. За несколько дней до запланированной пресс-конференции я проснулся от неожиданной острой боли в области поясницы. Меня сильно тошнило. Потом стали проявляться другие симптомы, известные мне по прежним коликам еще в Германии. Я страдал камнями в почках. Кто с этой болезнью сталкивался, поймет меня. Проверенный домашний метод – лечь в горячую ванну, принимать каждые двадцать-тридцать минут сильные мочегонные средства и запивать молоком с минеральной водой. И обезболивающее, конечно.

Я разбудил Тамару и объяснил ей свою ситуацию. Ванна, молоко, минеральная вода и обезболивающие препараты нашлись. А самого главного – мочегонного средства – дома не было. К этому моменту проснулся Гена и позвонил врачу. Но боли все не прекращались. Чтобы как-то их приглушить, я выпил полстакана коньяка из тех запасов, которые хранились у меня из Берлина, и в ожидании врача метался по комнате туда и обратно. Но, видимо, на сей раз приступ оказался таким сильным, что я на мгновенье потерял сознание и упал на пол. Мне повезло, что Гена был рядом. Он быстро привел меня в сознание. Все было бы ничего, если бы не падение, при котором я ушиб себе голову. Прибывшие вскоре врачи несколько удивились моему состоянию. Их вызвали к больному с почечными коликами, а перед ними предстал мужчина с цветущим синяком под левым глазом.

Врачи меня осмотрели и, в первую очередь, принялись за мои почки. Через двенадцать часов камни вышли. Но синяк под глазом расцветал всеми красками радуги, несмотря на все усилия врачей. На следующее утро мне стало ясно, что так я не смогу выступать на запланированной пресс-конференции. Возможно, фортуна надо мной сжалилась и предоставила мне передышку?

Кая я помню, некоторые западные газеты утверждали, что КГБ меня похитил и заставляет под пытками обливать грязью Запад. Да, мой синяк под глазом подкреплял эту версию «злодеяний Лубянки».

Вечером начальство собралось у меня в квартире. Разговор заключался в том, что делать. Задуманное «в верхах» и получившее благословление КГБ мероприятие, инициаторы которого обещали себе такой успех, срывалось. Тамара смущенно предлагала гостям кофе, в то время как я потягивал греческую «Метаксу». Я даже предложил другим по рюмочке, но все без исключения отказались. Выпили бы с удовольствием, конечно, но боязнь друг друга была сильнее. Устрашающая кампания по борьбе с алкоголем как раз была на своем пике, и некоторые функционеры уже потеряли партийные книжки, а вместе с ними – работу, из-за своего пристрастия к алкоголю.

Только по прибытии немного опаздывающего «старика» ситуация чуть разрядилась. Во-первых, он бесстрашно пил со мной коньяк и, во вторых, распорядился немедленно привезти видеомагнитофон с большим количеством фильмов. Начальство обсудило ситуацию в несколько разрядившейся обстановке и пришло к заключению отложить пресс-конференцию на две недели, пока у меня не исчезнет синяк под глазом.

«А до этого – строгий покой, – приказал мне «старик». – Только лежа, смотреть фильмы. И никаких резких движений!».

«Не беспокойтесь, – сказал я уверенно, – ремиссия не предвидится».

После того как врачи во второй раз осмотрели меня 26 апреля и установили, что я абсолютно здоров, меня во второй раз стали готовить к пресс-конференции.

Мы отправились на Зубовскую площадь, где расположен пресс-центр МИДа.

Внушительный зал с кабинами для синхронных переводчиков, с установленными телекамерами, расположенные в ряд по возвышению стулья и большая сцена навевали на меня уныние. Я понял, как неуютно мне будет тут на сцене под многочисленными взорами. Еще меньше мне нравился заместитель шефа пресс-центра Юрий Гремыцких. Для «беглого матроса» у него нашелся лишь легкий кивок головой в качестве приветствия. Он говорил со мной свысока и произвел впечатление высокомерного сноба. Я был озабочен тем, что этому человеку доверили инсценировку моего выступления и от его ума, умения и тактичности зависит успех запланированной акции. На трибуне нам полагалось действовать вдвоем – ему в качестве ведущего пресс-конференции и мне в качестве единственного собеседника. Но уже сегодня я понял, что мы не станем согласованным дуэтом.

28 апреля зал пресс-центра был переполнен. Журналисты толпились в дверях и проходах. Все ждали сенсации. Кстати, на трибуне нас все же оказалось трое со специалистом по правам человека, которому полагалось отстаивать позицию, что существование «Радио Свобода» нарушает права человека.

«Сегодня с нами будет разговаривать гражданин Советского Союза, который жил много лет на Западе. Пока он был за границей, спецслужбы США запутали его в антисоветской деятельности. Туманов работал с 1966 года на “Радио Свобода”, одном из главных центров политически-идеологической диверсии Запада. В последние годы он занимал там должность Главного редактора Русской службы и по роду своей деятельности был хорошо информирован и имел доступ к секретной информации. В ходе своей работы он убедился в подрывном характере этой организации, враждебно относящейся к советскому народу. После того как он признал свою ошибку, он вернулся на родину».

Вот такого рода чушь произносили на второй год перестройки, когда Михаил Горбачев везде объявлял об открытости советской политики! Примитивнее и глупее это звучать не могло. Я сидел рядом и чувствовал себя неловко. К каким чертям из меня делают идиота? Что должны означать фразы «запутанный спецслужбами США» и «признание собственных ошибок»? Я был разведчиком и выполнял секретное задание. Мне нечего было стыдиться. Я никогда не убивал, не выкрадывал документов и не совершал диверсионных актов. Насколько это было в моих силах, я снабжал Москву сведениями о совершавшихся против моей страны вражеских действиях. В этом я мог здесь открыто и честно признаться. Но что это за секретная возня? Что делать с этими формулировками эпохи Сталина? Зачем эти небылицы?