Подлинная «судьба резидента». Долгий путь на Родину - Олег Туманов

В заключение еще раз пару слов о себе. Мой путь на родину был непрост. Я никому не желаю такого пути обратно, растянувшегося во времени на двадцать лет. Теперь я опять дома. Проще всего было бы назвать все, что я пережил, кошмаром. Но это был не сон, а горькая реальность. Возможно, не каждому доведется реально оценить эту реальность. Я это смог сделать, поэтому дорога домой была логическим завершением».

…Зачитав этот бессвязный текст, который вызвал у многих непонимание, а у некоторых даже улыбку, я с облегчением откинулся назад в кресле и позволил себе выпить глоток минеральной воды. Где-то внутри я чувствовал, что журналисты, заметив, как на них хотят спустить живого медведя, разойдутся и все закончится. Но этого не произошло. Ведь мы находились в начальном периоде гласности, когда актуальная правдивая информация из Москвы была редкостью. В то время как советские журналисты, за несколькими исключениями, еще не были готовы ослабить вожжи, многие западные корреспонденты чувствовали себя вполне свободно. Увидев, что им в очередной раз хотят рассказать сказку, они в ярости набросились на меня.

С наивностью я убеждал себя, что мы обсудили все ответы на возможные неудобные вопросы и что ничего не выведет меня из спокойствия. Но все получилось иначе. Разъяренные журналисты решили докопаться до истины и закидали меня вопросами, как камнями. Ведущий пресс-конференции Ю. Гремыцких потерял контроль над происходящим и пустил все на самотек. Пускай «беглый матрос» сам выпутывается.

Для «Таймс» это был найденный повод в следующем выпуске писать беспощадно: «Исполнение загнанного в угол и бормочущего в бороду Туманова вызвали у более чем сотни приглашенных на инсценированный пропагандистский спектакль журналистов непонимание и осуждение».

Тон сообщений некоторых других западных корреспондентов был еще саркастичнее. Большинство советских газет, все еще под контролем ЦК КПСС, на следующий день публиковали официальное заявление ТАСС, а не сообщения собственных корреспондентов, что также сигнализировало провал пресс-конференции.

Три часа подряд я должен был отвечать на наводящие вопросы журналистов.

«На радиостанции регулярно циркулировали листовки явно антисемитского характера. Их также следует отнести к вашей “тайной войне?”, – очень интересовался хорошо информированный корреспондент. – Вас знают на радиостанции как убежденного антисемита?».

«Если вы так хорошо информированы о положении дел на “Радио Свобода”, – пытался я парировать, – тогда вам самому, возможно, известно, кто занимается распространением этих листовок. Что касается меня, то я не антисемит. Мои друзья на радио относятся к разным национальностям, и моя бывшая жена – еврейка. И если кто-то на радиостанции недоволен моей редакторской деятельностью, пускай в первую очередь ищет ошибки в себе. Когда программа составлена неудачно, неважно, кто ее написал – еврей, русский или армянин. Тем не менее, я вынужден подтвердить, что количество некачественных передач, написанных евреями, всегда преобладало. Это легко объяснить тем, что процент евреев в русской редакции всегда был выше других».

«С момента вашего исчезновения с радиостанции прошло более двух месяцев. Где вы были все это время? Вы были на территории Советского Союза и вас обрабатывали препаратами, как советские инстанции приписывают американцам с Юрченко?»

Виталий Юрченко, полковник КГБ, полгода назад сидел на том же месте, что и я. Он тоже был «героем» раздутой пресс-конференции. Прежде Юрченко работал в Управлении контрразведки и после этого перешел в американский отдел 1-го главного управления контрразведки. Летом 1985-го, находясь в служебной командировке в Риме, он бесследно исчез. Только через месяц КГБ выяснило, что полковник проживает без наблюдения в вилле ЦРУ близ Вашингтона и рассказывает американцам о наших агентах. Кстати, Управление контрразведки также отвечало за мою операцию, но к счастью, смогло соблюсти внутреннюю конспирацию. Поэтому Юрченко ничего не было известно о моем задании. Как стало известно позднее, Юрченко продал несколько очень ценных источников КГБ американцам. Но почему-то через три месяца он стал одержим желанием вернуться в Москву. Он обманул своих охранников и внезапно явился в советское посольство, хотя знал, что ему грозит худшее – тюрьма или даже расстрел. Но после внимательной оценки обстоятельств исчезновения и возвращения полковника высшее руководство в Москве приняло «соломоново» решение, а именно выставить его «жертвой». Было объявлено, что американские спецслужбы похитили Юрченко в Риме и силой привезли в Америку, где чекиста с помощью психофармакологических препаратов пытались склонить к предательству и выкрасть у него секретную информацию. На этой же сцене в пресс-центре МИДа полковник преподносил свои сказки. Это и было причиной, почему мне подкидывали как пример такой метод обработки.

«О каких методах вы говорите? – спросил я. – Вам следует навести справки не здесь в Москве, а в ЦРУ. Я могу дать вам еще один адрес в Мюнхене, филиала банка “Американ Экспресс”. Над банком на втором этаже находится интересное бюро. Узнайте, что там происходит».

…Об этом «интересном» офисе я знал, так как моя жена Светлана проходила там тест на детекторе лжи, поменяв свою работу преподавателя в Русском институте армии США в Гармиш-Партенкирхене на школу американской военной контрразведки в Мюнхене.

«Сколько вам платили на радиостанции и сколько платят в КГБ?»

«В последнее время я получал 15 000 марок. Так как я никогда не состоял на связи с КГБ, я никогда не получал от них денег».

Мой ответ вызвал в зале оживленную реакцию. Западные журналисты не хотели верить, что кто-то добровольно готов бросить месячный оклад в 15 000 марок и вернуться в СССР, к тому же под приговором смертной казни за дезертирство заочно. Что касается денег с Лубянки, это почти что соответствовало правде. Мне иногда платили только небольшие суммы на покрытие дорожных расходов, связанные со служебными встречами. В последние годы речь шла также о финансовой поддержке моей маме. Это было все.

«Почему вы все же решили вернуться, вам же явно не так плохо жилось на Западе?»

…Именно, почему же? Я ведь не имел права рассказать им о предателе в контрразведке, который, как с обеспокоенностью и не без повода предполагали в 1-м главном управлении, «сдал» меня американцам. Я должен был придерживаться предыдущей версии своего возвращения с повинной.

«Жизнь проходит, – монотонно отвечал я корреспондентам. – Я хотел бы закончить ее в кругу родственников и соотечественников. Русские не цыгане. У нас выраженное чувство дома и родины».

«Вы оставили в Мюнхене жену с 4-летней дочерью, что вы можете сказать по этому поводу?»… Я молчал.

«В 1981 году на радио произошел взрыв. Расследования показали, что к взрыву приложила руку социалистическая страна. Вы имели к этому отношение?»

«Если в тот день я провел на работе хотя бы минуту дольше, чем мне было положено, я сегодня не разговаривал с вами. После взрыва от моего кабинета, впрочем, как и от некоторых других кабинетов, не осталось и щепки. Трудно было установить, кто виноват во взрыве. Я не знаю, кто совершил этот террористический акт. Зато я знаю, кому очень на руку это было. Обе радиостанции получили от Конгресса на “восстановление” дополнительные десять миллионов долларов и некоторое повышение основного бюджета. Это точно установили».