«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом - Юрий Николаевич Матроскин

него выйти не мог). Как-то в общении с ним я рассказал ему о русской бане, в которой его особо заинтересовало состояние «вновь родившегося на свет» после парилки и прочие прелести банного отдыха с русским застольем (ведь афганцы моются где придется — в ванных, лоханях, на речке). Поэтому я его пригласил в нашу баню на «точке», и он, к моему огромному удивлению, согласился. А дальше гибкость моего ума породила мысль об использовании ситуации в интересах дела: уж очень мне хотелось разгадать терзавшую меня маленькую тайну его позиции в отношении этого чиновника.

К предстоящей бане мы с Исраилом подготовились очень основательно: подготовили «богатый» стол, не пожалев дефицитную бутылочку «беленькой», а на двери в парилку приделали щеколду.

Баня удалась на славу. Мы с Бозмамадом болтали, шутили, балагурили, что сподвигло его испытать на себе нашу парилку. Я же не стал проявлять «садизма» и не стал поддавать пару, пока наш гость не адаптировался к жару, чтобы, не дай Бог, не «склеил ласты». Хватило афганца на каких-то пару минут и он выскочил из парилки, словно спринтер при старте. Затем последовал второй заход в парилку. Перед этим Исраил, как бы случайно, обмолвился, что выйдет из бани на несколько минут для решения срочного вопроса, и когда мы вошли в парилку — набросил на дверь щеколду. Когда мы начали хлестать себя вениками, то я вновь вернулся к терзавшему мое любопытство вопросу о госчиновнике. Попытка гостя вновь «съехать с темы» подтолкнула меня к крайности и я плеснул воду на раскаленные камни. Бозмамад полминуты держался, но потом, как-то весь сжавшись, торпедой ударился в дверь. Но не тут-то было — массивная деревянная дверь выстояла от удара мокрого распаренного тела и почему-то не открывалась. На его вопли выпустить его я, как «надежный товарищ», тоже бросился стучать в «заклинившую» дверь, призывая на помощь Исраила. «Вспомнив», что он вышел из бани, предложил набраться терпения и подождать «пару минут» до его возвращения и вернулся к моему вопросу. Бозмамад взмолился: «Командон, только не надо пара!» Естественно, я согласился, и тут же повторил свой вопрос. Гость снова попытался уклониться от ответа, но увидев, что я стал вертеть в руках кружку, «поплыл» и сообщил, что интересовавший меня чиновник являлся его дальним родственником и личным источником ценной информации (которую, впрочем, он мне сообщал, умалчивая об источнике ее получения). А через пару минут на мой крик с условностью «объявился» Исраил и выпустил нас на свободу. Конечно, я «искренне» недоумевал, каким образом щеколда заблокировала дверь. Склонились к тому, что в отсутствие Исраила кто-то из солдат подшутил над нами. Конечно, Бозмамад не был простаком и мог заподозрить о нашей комбинации, но прекрасное ощущение «нового появления на свет», отличное угощение смягчило его душу — тем более что я компенсировал его «банные испытания» подарком охотничьего ножа, который он у меня давно уже выпрашивал. Оттаяв душой, он даже набрался смелости сделать вместе со мной еще один заход в парилку. «Банный полиграф» не испортил наши с ним приятельские отношения и весьма результативно взаимодействие. Но когда он начинал что-то недоговаривать, то я шутя приглашал его в баню и он со смехом исправлялся.

В дальнейшем Исраила в качестве моего помощника сменил оперативный переводчик прапорщик Кас-в Махмудвали Махмадалиевич, пянджский таджик, один из опытнейших сотрудников разведотдела, который также вошел в Афганистан еще в 1980 году, а окончательно вышел 15 февраля 1989 года. Впоследствии он продолжил службу в офицерских должностях, закончив ее в звании подполковника. Ну а о том, какие за его спиной остались сложнейшие разведывательные операции за время службы в Афганистане и Таджикистане на таджикско-афганской границе — остается только догадываться. С Вали, как мы все называли его, у меня сложились дружеские отношения еще во время службы замполитом заставы на «Артходже» — он часто бывал в служебных командировках на нашей «точке» и помогал мне с изучением языка дари. Очень спокойный, добродушный, скромный и даже несколько застенчивый человек, с покладистым характером, он вызывал самые глубокие симпатии у сослуживцев. В то же время за этими чертами скрывалась его твердость и непреклонность в боевой обстановке, благодаря чему он с успехом выходил из многих «передряг».

А еще Вали любил шутки и розыгрыши, за что однажды чуть было не поплатился. Дело в том, что у Вали был друг — прапорщик Прибытков, очень высокий, здоровый с солидным «комком нервов» и громовым голосом, над которым он иногда подшучивал. Как-то в конце февраля 1985 года, находясь вместе с Вали на первом этаже в здании управления, мы услышали характерный басок Прибыткова, спускавшегося по лестнице. Вали, явно что-то задумав, сделал нам жест, чтобы мы молчали, мгновенно стал в «стойку», прижался к стене за углом возле лестничного пролета и притих в ожидании подхода Прибыткова. А тот, как назло, шел медленно и, разговаривая с кем-то из попутчиков, вообще остановился прямо перед выходом с лестничного пролета в коридор таким образом, что был виден лишь его выпирающий живот. Вали, тихонько подкрался к Прибыткову и, ткнув его указательным пальцем в массивный живот, подражая Волку из известного мультфильма «Ну погоди!», произнес: «У-тю-тю!» Тот от неожиданности подался вперед и все с изумлением увидели начальника Оперативно-войсковой группы «Душанбе» генерал-майора Гафарова Абдусалома Гафаровича. В этот момент взгляд Вали устремился на его генеральский лампас и он от неожиданности «икнул», а затем вытянулся по стойке смирно и в растерянности произнес: «Извините, товарищ генерал, я ошибся». Нужно отдать должное Абдусалому Гафаровичу (кстати он вошел в историю Таджикской ССР как первый таджикский генерал-пограничник), который тоже был с чувством юмора и, видя смущение прапорщика, засмеялся и ответил простодушно: «Ничего, сынок, бывает». Как только генерал вышел — мы взорвались громким хохотом.

Благодаря Вали Кас-ву и Исраилу Юлдашеву мне удалось для себя прояснить «покрытую мраком» ситуацию, связанную с захватом мятежниками в январе 1984 года начальника разведки 122-го мотострелкового полка 201-й Кундузской мотострелковой дивизии подполковника Николая Зайцева. В то время среди офицеров ходили самые разные разговоры об этом, но никто толком ничего не знал. И только мои переводчики в ходе общения за чаем долгими темными вечерами, в пределах своей осведомленности, открыли мне известные им подробности этой трагедии, поскольку принимали личное участие в оперативно-розыскных и войсковых мероприятиях по установлению местонахождения Зайцева и недопущению его переправке в Пакистан. По их убеждению, вопреки официальной версии, к роковому шагу Зайцева привела банальная «пьянка»: перебрав со спиртным и будучи в нетрезвом состоянии, он во время ссоры застрелил начальника отдела