Я назову твоим именем сына - Ирина Шолохова

выключателем. Темнота ослепила. Они, осторожно, боясь споткнуться, вышли из комнаты, тихонько прикрыли дверь, не запирая на замок. Держась друг за друга, спустились с крыльца. Милка остановилась, удерживая подругу, не давая ей идти.

— Теперь я его девушка! Ты понимаешь это? Я! А не Ритка! С Риткой они расстались. Она уехала! Всё! Забудь! Понимаешь ты это или нет? — пьяно шептала она Ольке в ухо, — и не завлекай его! Поняла? Он теперь мой!

— Сволочь! — выругалась Олька, пьяно шмыгнула носом, — да не ты, Милочка! Он — сволочь!

— Почему это? Объясни!

— А потому…, — она не успела продолжить. Чуть покачиваясь, подошёл Максим.

— Девушки мои драгоценные! Вы что так долго? Заблудились? Я устал вас ждать!

— Почему у людей всё так глупо устроено, Максим? Почему? — Олька пьяно всхлипнула.

— Э! Девушка! Да тебя развезло не по-детски! — он подхватил её под руку, по вёл к скамейке. Она не сопротивлялась, только горестно всхлипывала, шепча: «Почему, Максим! Почему?» Он подвёл её к скамейке, осторожно усадил, сел рядом. Милка примостилась с другой стороны от него, прижалась к нему, подала ему стаканчики и бутылку:

— Налей! Выпить хочется!

— Ага! — икнула Олька и смутилась, — ой! Я не виновата! И покурить!

— Лишнее, наверное, Оленька! Может, не надо! — Максим всмотрелся в её лицо, пытаясь понять её состояние, но не смог — пьяный.

— Надо! — снова икнула Олька, стыдливо прикрывая рот, — но сначала покурить!

— Как хотите! — пожал плечами Максим, — я предупреждал!

Он достал пачку сигарет, вытянул три, подал девчонкам по сигарете. Закурили. Максим посмотрел в небо, луны уже не видно — спряталась за облаками.

— Интересно, — произнёс он, глубоко затягиваясь, и замолчал.

— Что интересно, Максим? — Милка прижалась к нему ещё теснее, правой рукой обняла его за талию, скользнула рукой вниз, под ремень. Он чуть опустил голову вправо, следя за её манипуляциями. — Что тебе интересно, Максим! — она чуть поглаживала его правый бок.

— Так, ничего! — он глубоко затянулся, в последний раз, щелчком отбросил окурок в урну для мусора. «Интересно, что Марго сейчас делает?» — заныло где-то глубоко внутри, он вздохнул, — пить будем, красавицы вы мои? — произнёс он деланно весёлым голосом.

— Твои? Обе? — Милка игриво ущипнула его за голую кожу, — ещё раз скажешь, больно ущипну!

— Остынь, девушка! — Максим убрал её руку, подал ей в руку стаканчик, плеснул вискаря. Повернулся к Ольке, — будешь? Или не надо?

— Буду — буду! Я хочу напиться сегодня!

— Что так? — Максим плеснул ей в стаканчик.

— Ой! Закуска! — Олька достала арахиса, надорвала пакетик.

Выпили, похрустели арахисом.

— Хочется плакать! — всхлипнула Олька, — Макс, налей ещё!

— Хватит, Оля! — на тебя выпивка неблаготворно действует, — в меланхолию вгоняет. Всё! Жуй арахис!

— Ну, граммулечку, Макс! Ну, пожалуйста!

— Ладно! — Максим взболтал содержимое бутылки, присмотрелся, — да тут совсем чуть осталось. Подставляйте стаканчики. Допьём и по кроватям — спать!

— Не хочу спать! Хочу гулять! Олька, ты хочешь спать? — Милка покосилась в её сторону — не жмётся ли она к Максу?

— Не-а-а! Хочу любви! Большой и красивой! А ещё ярко-жёлтый кабриолет! Я мчусь по серпантину, вырубленному в горах Италии. На мне соломенная шляпа, чёрные очки и тонкий полупрозрачный шарф, развивающийся на ветру, внизу шуршит и вздыхает море, — она откинулась на спинку скамейки, прикрыла глаза, живо представляя то, о чём говорит.

— Я не понял, Оля! Ты за рулём или на пассажирском сидении? Уточни!

— Конечно, за рулём! — Олька не открывала глаз.

— Из одежды на тебе только тонкий полупрозрачный шарф? А, Оля? — Максим тихонько тряхнул её за плечо.

— Ха-ха! Максим! Не смеши меня! Взял и всё испортил! Помечтать не даёшь!

— Ты не развёрнутую картину рисуешь, Оля, а фрагментарно, обрывками. Давай подробно: что на тебе надето? Про шарф мы знаем! Спускаемся вниз, что там?

— Изящные золотые босоножки на шпильке, — Олька приняла его игру.

— В такой обуви неудобно управлять машиной, — Милке не нравилось, что Олька переключила внимание Макса на себя. Договорились же!

— В такой обуви очень удобно водить кабриолет! — Олька выделила голосом очень.

— Не отвлекайся, Оленька! Не отвлекайся! Поднимаемся выше! На тебе всё те же труселя, в которых ты сегодня щеголяла?

— Макс! — пьяно захохотала Олька, хватит подшучивать! — на мне кружевной бежевый гарнитур — маленькие трусики и бюстгальтер на тонюсеньких, еле заметных бретельках. Нижнее бельё сливается с загорелой кожей настолько, что моему любимому кажется, что я… — она вздохнула.

— Нагишом! — подсказал Максим.

— Не нагишом, а обнажённая!

— Откуда он взялся — твой любимый? — скривила губы Милка, — ты мчишься к престарелому миллиардеру, поджидающему тебя на загородной вилле? Это он подарил тебе роскошный кабриолет? Ты подъезжаешь к вилле, навстречу выходит дедок — миллиардер с трясущимися от дряхлости руками, вытаскивает вставные челюсти, подает их слуге, поддерживающего его и впивается в тебя беззубыми дёснами.

— Ну, тебя! Всё испортила! Помечтать уж нельзя! Даже помечтать нельзя! — пьяно всхлипнула Олька, — я пошла спать! — Она, пошатываясь, пошла в сторону корпуса.

— Оль, тебя проводить? Не нравится мне твоя неверная походка! — Максим приподнялся со скамейки.

— Дойдёт! Что её провожать! — Милка удержала Максима за руку, потянула его, заставляя сесть рядом.

Олька запнулась, чуть пробежала вперёд, но не упала.

Максим порывисто вскочил со скамейки:

— Оля! Подожди! Я помогу! Не дай бог, покалечишься! — он в два шага догнал её, подхватил под руку, повернулся к Милке, — ты можешь идти? Не упадёшь?

Она мотнула головой:

— Да нормально всё! Только я не хочу спать! — она помолчала и добавила, — одна не хочу спать. Может, ты останешься со мной? Просто уснём в обнимку на моей кровати?

— Иди сюда Мила! — Максим не ответил на её предложение.

Она, покачиваясь, встала. Подошла к нему, вцепилась в его локоть так, что казалось она, боится, что если чуть ослабит хватку, он тот час же вырвется и она уже никогда не увидит его.

Он довёл их до корпуса, поднялся на крыльцо, щёлкнул выключателем, усадил Ольку на кровать, повернулся к Милке:

— Спокойной ночи!

— Ты не останешься? — прошептала помертвевшим голосом Милка, — пойдёшь к себе?

— Да, Мила! К себе! — он отстранённо, как бы издали, взглянул на неё: розовая помада расплылась по губам, отчего очертания губ стали нечёткие, расплывчатые. Почему у неё всегда расплывается помада? Как она сама не понимает, что это не красиво! Лучше бы уж не мазалась! — Максим неприязненно разглядывал Милку, или это от выпивки всё становится расплывчатым? — Спокойной ночи! — ещё раз повторил он, и не оборачиваясь, ушёл.

— Как ты думаешь, он меня любит? — Милка повернулась к Ольке, но та уже не услышала её вопроса — спала, уткнувшись лицом в подушку.

«Конечно, любит! Очень любит!