Ричард Длинные Руки - эрцпринц - Гай Юлий Орловский

— Ура, — сказал Альбрехт мрачно, но, подумав, согласился: — Зададим. И все добро разграбим, а женщин его царства обрюхатим. Иначе и воевать не стоило бы.

Епископ поморщился, пояснил:

— Сатане голову снести нельзя, он бессмертен. А Господь оставил его потому живым и на свободе, что у них вышел спор насчет человека, помните?

— Когда Господь создал Адама, — сказал образованный Палант, — и велел всем ангелам поклониться?

— Да, — сказал епископ. — Сатана поклониться отказался, заявив, что человек все равно опозорит Создателя, а он такому мерзавцу кланяться не станет. Господь сказал, что верит в человека, и тогда Сатана сказал, что он докажет гнилую суть этого мерзкого существа из глины. С тех пор постоянно искушает человека, подбивая на недостойные поступки, а Господь не вмешивается, ибо уже сделал человека, подправлять в нем ничего нельзя, это будет нечестно!

— Да будет и признанием, — сказал образованный Палант, — что тогда сплоховал и выпустил в свет недоделанное творение.

Я помалкивал, что-то не хочется влезать в диспуты, где уже все вроде бы переговорено, но все равно найдется что-то новое, что на самом деле не новое, но в качестве доводов еще не использовалось…

Впереди лес, а потом снова и снова, лес. Помню, во времена крестовых походов Европа была покрыта лесом вся, люди передвигались в основном по рекам, и только быстро появляющиеся монастыри теснили во все стороны вековые деревья, расчищая землю под пашни и сады.

Сейчас время от времени идем и по зеленым долинам, однако часто не оставляет ощущение, что мы единственные люди на земле, так все пусто — только непуганые звери и птицы и ни следа человеческого жилья.

Иногда кажется, что при умелом маневрировании можно пересечь весь континент из конца в конец и не наткнуться на людей. На самом деле так будет всегда, огромные пространства останутся пустыми, но для того, кто родился в городе и всю жизнь в нем прожил, видение пустых земель на сотни миль в любую сторону кажется чем-то невероятным.

Я иногда поднимался ночью в воздух и внимательно изучал проплывающий внизу мир, запоминал рельеф, высматривал переправы, с высоты брод заметить легче, чем с берега, прикидывал: свернуть к замеченному городу или идти мимо, все-таки наша цель несколько иная, ее я пока не доверяю даже подушке.

А если свернуть, то это же сколько понадобится времени, чтобы добраться за один-два конных перехода!

На девятый день, точно по скрупулезному плану Макса, мы увидели впереди огромный город. Разведчики Норберта уже побывали там и выяснили, что остался неразграбленным потому, что отцы города выплатили Мунтвигу дань и признали его власть, благоразумно не открывая ворота его войскам, а Мунтвиг настолько спешил продвинуться как можно дальше на юг, что не стал заморачиваться ни штурмом, ни осадой, резонно полагая, что в его империи даже такие вот города, сохранившие полунезависимость, недолго останутся независимыми.

— В городе страх, — докладывал Норберт, — городские власти ничего не могут поделать с прибывшими. Те входят в город, как побитые собаки, но, когда видят, что другие прибежали еще раньше, поднимают головы и начинают роптать на короля, обвиняя его в неспособности… ха-ха!.. разбить Мунтвига.

— Тупые, — согласился я.

— Каждый ищет виноватого, — сказал он. — Сильного лидера там нет.

— На меня не смотри, — предупредил я.

— Они хоть потрепанные, — сказал он, — но тоже какая-то сила.

Я пожал плечами.

— Если кто-то возьмется их организовать — прекрасно. Побитые чаще всего потом еще больше трусят, но в одном случае из десяти сражаются еще яростнее.

— Многие хотят смыть позор, — согласился он. — Жаль, не все. Хорошо, я поговорю с нашими. Жаль, там почти все конные, а то бы Макс сумел сделать из них солдат.

— Максу они не подходят, — сказал я. — У него дисциплина, а кто из благородных ее признает?.. Хорошо, что слышно о крупных силах?

Он поморщился.

— Если послушать тех, кто бежит к городу, то армии Мунтвига всюду. На самом деле рыскают только легкие конные отряды. Нам нужно отдохнуть сутки, а потом сможем очистить округу.

— Двое суток, — ответил я. — Не будем отклоняться от канонов. Даже трое, учитывая, что всем захочется побывать в городе и побродить по базарам.

Конечно, у страха глаза велики, достаточно увидеть в ночи зарево пожара, чтобы узреть подходящие к городу несметные армии Мунтвига, но когда нас заметили с высоких стен и остроконечных башен, там снова едва не вспыхнула паника.

Посланные вперед люди Норберта заверили горожан, что идет помощь, все в порядке. Король Ричмонд Драгсхолм призвал на подмогу армию Ричарда Длинные Руки, и вот мы здесь, здравствуйте.

Тиргартен, как и большинство городов, вырастал из подсобных хозяйств при замке лорда Пэтриджа, так его именуют, он и сейчас остался в его собственности, здесь не Юг проклятый, где города добились где независимости полной, где частичной, а здесь это все хозяйство герцога Аудрина Сэтлина Пэтриджа, и хотя он мудро не вмешивается в дела местных гильдий, но все это его владения, и со всего собирает то ли оброк, то ли дань.

Первыми в город въехали конники Норберта. Уже официально сообщили о скором прибытии самого Ричарда Завоевателя, того самого, да выяснили, есть ли для высших лордов достойные места или им стоит остаться в лагере, и когда я в сопровождении знатнейших военачальников приблизился к широко распахнутым воротам, там уже на городских стенах черно от масс народу, навстречу высыпали как благородные, так и не очень, я услышал крик, вырвавшийся из тысяч мужских глоток:

— Ричард!

— Ричард идет!

— Ричард!

— Ричард!

Душа моя скукожилась от неловкости и даже стыда, словно я что-то украл или делаю стыдное, но местные воины и горожане ринулись к нам, оттеснить их не удалось, прорвались к моему арбогастру, обнимали его ноги и вскрикивали в таком счастье, что мне хотелось взглянуть в зеркало: ко мне ли такое почтение?

— Слава Ричарду! — заорал один богатырского вида солдат. — Нашему спасителю!

Множество голосов тут же с готовностью подхватили:

— Слава!

— Да будет!

— Все за тебя умрем!

Они смеялись и плакали от счастья, а я все больше чувствовал себя тем, кто у сироток отнимает последний кусок хлеба.

Альбрехт покосился на мое напряженное лицо, я видел, как сердито вздулись рифленые желваки на его аристократическом холеном лице.

— Улыбайтесь, ваше высочество!.. — прошипел он сердито. — Да улыбайтесь же!.. Что с вами?

Я ответил с тихой тоской:

— Они ликуют так, словно мы уже разбили Мунтвига, а его самого повесили на городских воротах. А впереди столько битв, крови, трупов…