Будда - Александр Николаевич Сенкевич

Как ни изгоняй из сознания мысль о воздействии эллинов на философскую мысль Древней Индии, а все равно из мрака прошлого, как при вспышках молний, появляются совсем не индийские фигуры. То Фалес, то софисты, то Сократ и Платон с их попытками определить сущность человека. Ведь только в связи с решением этой задачи возникает в их рассуждениях моральная проблематика.

Все списывать на синхронность духовных процессов осевого времени и исключать из рассмотрения возможность обмена информацией между географически удаленными народами вполне возможно при одном только условии: считать, что люди передвигались тогда ползком и со скоростью черепахи. Я уже не беру во внимание тот неоспоримый факт, что лошадь была приучена человеком в глубокой древности. Такие кочевые народы древности, как скифы и близкие к ним саки и массагеты, использовали ее для молниеносного захвата чужих земель.

В учениях осевого времени, по представлению Карла Ясперса, сформировались логические структуры доказательств и опосредования. Их базой было обоснование нового знания предшествующим знанием. Внешняя магическая обрядность уже не представлялась эффективным инструментом управления реальностью. Познание самого себя становилось оселком, на котором оттачивалась мысль. Все, что считалось данным свыше, подвергалось многостороннему обсуждению, а иногда сомнению. Поиск изначального смысла в избитых истинах превратился в навязчивую идею тогдашних интеллектуалов. Нравственные заповеди, исходившие от старых богов, перелагались в соответствии со здравым смыслом и на доступных для народа языках.

Самым большим увлечением для умников осевого времени было переиначивать на свой лад старую мифологию и подобно фокусникам одним поворотом мысли превращать истертые и потерявшие смысл истины в перлы мудрости. Причем в этом случае им помогал этический пафос, а также уверенность, что нравственным поведением можно горы свернуть.

Диспуты, которыми мыслящие люди старались избавить себя и других от темноты невежества, напоминали схватку борцов, с той лишь поправкой, что побеждали не те, у кого было больше крепких мышц, а те, кто превосходил противника умственной изворотливостью, знаниями и умением полемизировать.

Все эти острые на язык и крепкие умом люди жили в центрах осевого времени — Греции, Риме, Палестине, на зароастрийском Среднем Востоке, в Индии, Китае. И все они сходились в одном: существует абсолютная истина, которая не имеет ничего общего с несовершенством мира и находится за его пределами. Эта истина называлась у одних народов богом, у других брахманом, а у кого-то дао и нирваной. Основная загвоздка состояла в том, каким образом внести эту великолепную и обнадеживающую людей истину в уродливый, искромсанный страстями и амбициями человеческий мир и изменить природу человека.

Титаны осевого времени, творцы «греческого чуда» (от Гомера и Сократа до Аристотеля включительно), израильские пророки, легендарный Заратустра, Лао-цзы, Конфуций, Будда верили в преобразование глубинной сущности человеческого сознания. Эту веру они не держали под замком, как великую тайну, а открыто пропагандировали где только могли.

Но разве возможно преодолеть внутренней гармонией какофонию повседневности?

Оказалось, что иногда шанс появляется. Особенно во времена величайших бедствий, когда пробуждаются миллионы.

И все-таки трудно согласиться, что духовные процессы, в лоне которых рождались новые представления, идеи и понятия, проходили в полной изолированности друг от друга. В ту эпоху существовали торговые пути, пролегающие через Северную Индию, Персию и дальше на запад. Соответственно с запада на восток также шли караваны с товарами. Легко предположить, что с купцами путешествовали люди, далекие от коммерции, из числа тех, кому долго не сидится на одном месте. Кого во все времена называют либо духовными странниками, пилигримами, либо побродяжками, у которых ветер свистит в голове и карманах. Между тем одна исходящая от них идея не переставала удивлять случайных встречных. Они не скрывали свою убежденность в том, что не хлебом единым жив человек. Все, что утоляло любопытство, выходило за рамки того, что можно пощупать руками, привлекало этих людей настолько же сильно, как надежды на предполагаемый барыш взявших их в путешествие купцов. Ясное дело, что ехали они не за просто так, а за какую-то плату или были наняты купцами в качестве толмачей и воинов. А может быть, те их взяли с собой, рассчитывая, что за разговорами с образованными людьми время в пути пройдет незаметно.

Однако прекращу на некоторое время прибегать к гипотезам. Обращусь непосредственно к фактам.

Древняя Индия никогда не была отгорожена от окружающего мира Китайской стеной, а во времена Будды ее взаимосвязь с географически удаленными от нее странами значительно расширилась.

Обращусь по этому поводу к размышлениям профессора Александра Берзина.

Вот что пишет американский ученый: «На юге-востоке от Шакии (так он называет территорию, находящуюся под управлением отца Сиддхартхи Гаутамы. — А. С.) располагалась провинция Малла, а к востоку от Маллы — республика Вридджи со столицей в Вайшали. Республикой Вридджи управлял союз кланов, наиболее известным из которых был клан Личчхави. К югу от Вридджи и Кошалы, на другом берегу реки Ганги, располагалось могущественное царство Магадха, столицей которого была Раджагриха. К западу от Кошалы, на территории современного пакистанского Пенджаба, находилась Гандхара — провинция персидской империи Ахеменидов. В столице Гандхары, Такшашиле, располагался известнейший университет тех времен. Там происходил взаимный обмен знаниями между греческой, персидской и индийскими культурами (выделено мной. — А. С.). Город, где Сиддхартха вырос, Капилавасту, был узловой точкой Северного пути — главной торговой артерии того времени. Северный путь связывал Кошалу с Гандхарой на западе. Пролегая через регионы Шакия, Малла и республику Вридджи, он связывал Кошалу с Магадхой на юге».

И далее самое важное: «Возможно, он (Сиддхартха Гаутама. — А. С.) даже обучался в университете Такшашилы, хотя это не может быть точно установлено»[185].

Следовательно, при интенсивных торговых связях между Индией и другими странами представляется сомнительным утверждение некоторых индологов о духовной изолированности индийцев. Эта точка зрения высказывалась с начала XIX века и продолжает существовать до сих пор во многих индологических сочинениях. Она доминирует в работах английского профессора Томаса Уильяма Рис-Дэвидса, выдающегося индолога своего времени, утверждавшего, что в Индии эволюция религиозных воззрений происходила «в народе, совершенно обособленном от остального мира»[186].

К удивительным и впечатляющим открытиям профессора Александра Берзина принадлежит неприятие им широко распространенного образа Сиддхартхи Гаутамы как провинциального, ограниченного и оторванного от жизни юноши. Он настаивает на том, что будущий Будда Шакьямуни, не достигнув двадцати девяти лет, уже был хорошо знаком с культурой своего времени и немало путешествовал по Индии.

Если поворошить как следует прошлое, относящееся к шраманскому периоду, обнаружится много похожего как в социально-политическом устройстве, так и в религиозно-философских идеях Древней Индии и Древней Греции.

Действительно, обе страны не представляли собой монолитные и централизованные государства, в них не было единой и устойчивой формы власти. Так,