Будда - Александр Николаевич Сенкевич

с верой в его порядочность и искренность. Аскетический образ жизни напрягал ум, а отстраненность от благ жизни демонстрировала победу духа над плотью. К тому же жизнь аскета была для многих шраманов не внапряг. Она предоставляла массу преимуществ в достижении духовных целей. В борьбе за власть духа аскеты использовали простые и доходчивые приемы наглядной агитации: эксгибиционистские перфомансы, пригвождение к земле острием стрелы своей мошонки, прилюдное пожирание собственных фекалий и т. п.

Джайны, конкурирующие с адживиками и локаятиками в бунте против брахманских традиций, избрали аскетизм орудием борьбы за духовную власть. Для них он явился радикальным средством, способствующим «самовыдавливанию» из традиционного древнеиндийского общества. В результате своей отверженности они становились «символом внемирского порядка, где теряли свою силу все табели о рангах и привилегии сословного общества»[172].

Аскетизм был стратегией и тактикой новых движений. Он расширял круг последователей адживиков, джайнов и других бунтарей за счет притока в него самых обездоленных членов древнеиндийского общества. Лидеры и их ближайшее окружение словно демонстрировали своим внешним непрезентабельным видом сословную близость к тем, кто по своему рождению находился на самом дне жизни.

Своим аскетическим поведением и привязанностью к экстатическим состояниям они напоминали заговоривших «молчальников-муни» (санскр. — просветленный человек; тот, на кого снизошло откровение; мудрец) времен Ригведы. Тех, кто презрел все мирское и отождествил свои тела с макрокосмом.

Аскетизм, к которому обращались шраманы, и эрудиция, которой они обладали, создавали иллюзию возвращения к первоначальным, ранневедийским нормам жизни. В этом не было ничего удивительного. Прежний мир находился непосредственно за их спиной и вызывал брезгливое отношение, но очень удаленное прошлое, при «правильной» и оригинальной его трактовке, вполне могло сойти за идеальный образец при создании обновленного духовного пространства.

Джайны появились несколько раньше буддистов. Их учение называется джайна-дхарма — учение победителей. Титулом Джина — Победитель, а также Махавира — Великий герой, был увенчан основатель учения Вардхамана (ок. 540 — ок. 468 г. до н. э.). Уже самим названием джайна-дхарма они провозгласили победу над своей кармой и освобождение из круговорота жизней и смертей. Джайны видели в своих вождях первопроходцев, обретших особую мудрость, чтобы помочь пошедшим за ними найти брод в «океане бытия» и не утонуть.

Джина, согласно традиции, считается не первым, а двадцать четвертым вероучителем, тиртханкаром (создателем брода).

Джайны, как и буддисты, взяли за основу своего учения идею ахимсы (невреждение, непричинение вреда), которую довели до крайности. Чтобы случайно не убить живые существа, то есть насекомых и даже микроорганизмы, некоторые монахи-джайны сбрасывают с себя одежды и остаются постоянно голыми в любое время года. Подобных нудистов из джайнских монахов называют дигамбара — одетые пространством. В таком виде они до сих пор демонстрируют свою решимость идти до конца в своем желании ценить жизнь не только свою, но и чужую. Можно предположить, что хождение голышом джайны позаимствовали у адживиков.

Вообще-то, в разное время и в различных странах представители некоторых христианских сект и конфессий также обращались в исключительных случаях к эксгибиционизму как к средству пропаганды крайнего аскетизма и демонстрации своей несокрушимой веры.

Стоит вспомнить, например, русского святого, юродивого Василия Блаженного, которого иногда называли Василием Нагим (1469–1552). Он голым ходил по улицам, напоминая людям о мудрости Екклесиаста: «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей» (Екк. 5:15).

Я неоднократно встречал монахов-джайнов из секты дигамбара, обнаженцев, в изнуряющую июньскую жару по дороге из Дели в Агру. Это были атлетического сложения исполины. Они ступали медленно и с достоинством в сопровождении нескольких одетых в дхоти (традиционный вид мужской одежды) людей. В обязанности этих помощников входит несколько важных дел. Они метут перед монахами дорогу, чтобы под ступнями ног ненароком не окончил свою жизнь муравей или кто-то другой из малых сих. Отгоняют опахалами летающих насекомых и несут над головами монахов зонты.

Монашествующие джайны-дигамбара изо всех сил пытались наладить для себя ту жизнь, в которой невозможно убийство любого живого существа.

Гаутама Будда смотрел на эти попытки снисходительно, понимая, что они «напоминают нежный ветер, проносящийся мимо».

Джайнизм относят к неортодоксальным учениям.

В то время особенную неприязнь, даже ненависть ортодоксальных индусов вызывала их манера есть.

В те достопамятные времена джайны во время трапезы, боясь ненароком проглотить летающих насекомых, держали сосуд с жидкой рисовой кашей, с чечевичной или с какой-нибудь другой похлебкой на значительном удалении от раскрытого рта. Естественно, что им не всякий раз удавалось, задрав головы, опрокинуть прямо в зияющий рот приготовленные кашу или похлебку. Большая часть пищи растекалась по подбородку и груди.

Джайны не ополаскивали сразу после еды лица и грудь, не мыли руки по той же причине — учились жить, не нарушая принципа ахимсы. Во времена Будды они, возможно, вообще никогда не мылись. Нетрудно представить, какая невыносимая вонь шла от этих людей, особенно в жаркий сезон, и как на их религиозные причуды реагировали окружающие. Ведь они прилюдно попирали главную заповедь индусов — необходимость постоянного очищения от любой грязи как в духовном, так и в телесном смысле.

Однако и джайнов можно было понять. Их окончательно допекли жадные до новых привилегий брахманы, требующие непреложного исполнения ведийских и брахманских правил и обрядов. Объясняли они свои притязания не какими-то шкурническими интересами, а исключительно необходимостью избавить себя от перспективы переродиться в невесть кого. Ведь, по словам французского индолога Раймона Блока, в Индии «храм бога оказывается моделью космоса, а сам человек выступает как модель создания»[173].

Гаутама Будда в отношении принципа ахимсы был более осмотрительным. Он проявил настоящую мудрость, заявив, что следовать заповеди «не убий» могут исключительно те люди, кто сумел полюбить себе подобных альтруистической любовью без всякой надежды на взаимное чувство. Даже в мыслях своих следует относиться к людям как к самому себе. Иными словами: «Побеждай гнев любовью, одолевай зло добром!»

С течением времени джайны выравнили свои радикальные воззрения с оглядкой на индуизм. Потому-то они воспринимаются в сегодняшней Индии как автономная часть индусского мира.

Агностики, современники Будды, привлекли к себе внимание своим скептицизмом. Они не собирались расшибать себе лбы о гранитные стены непознаваемого видимого мира. Тем более — невидимого. Они признавали возможность веры в Бога, но полагали бессмысленными умственные рассуждения о его существовании.

Санджая Белаттхипутта, лидер агностиков того времени, которых буддисты называли скользкими угрями (пали — амаравиккхепики), вне всякого сомнения, был выдающимся мыслителем, повлиявшим на будущее развитие индийской философии. Он первый в Индии ученый, кто установил границы человеческого познания и кто попытался «отвлечь внимание