Эшафот забвения - Виктория Платова

– Случилось что-то экстраординарное? – подстегнула еея.

– Господи, если это можно назвать экстраординарным! Ядумала, она просто умрет, что с ней было, ты не представляешь! Она кричала,топала ногами, плакала, волосы на себе рвала. Полдома стариков сбежалось.Пришлось даже “Скорую” вызывать, так ее прихватило. Чуть не окочурилась.

– Господи, что за неадекватная реакция!

– Можешь себе представить, оказывается, Александрова –это главное зло ее жизни, такой себе маленький персональный ад, синоним всехнесчастий. Они еще с молодости друг друга ненавидят. Из-за ролей, понятноедело. Оказывается, Александрова пару раз отбирала у нее главные роли А потом имужа увела.

– Господи, что за страсти!

– Я понимаю, это выглядит смешно…

– Нет, как раз напротив.

– Самое удивительное, что эта ненависть до сих поржива. Причем она такая сильная… Она вообще в жизни не очень яркая, нашаФаина-то. И темперамент к старости подрастеряла, но когда она говорит онесчастной старухе… Кстати, никаких новостей нет? Ужасно, ужасно… Вышла из домуи не вернулась. – На глазах Ирэн показались слезы.

– Нам сразу же сообщат, если что-нибудь прояснится, –мужественно солгала я.

– Ты знаешь, она ведь даже не удивилась, когдаАлександрова пропала, даже не радовалась, а я уж подумала, что она от радостидолжна стулья ломать. Только говорила все время: “Так тебе и надо, стараякарга, получила то, что заслуживала”.

– Это жестоко.

– Знаешь, старики смыслят в жестокости не больше, чемдети, сострадание – это первое, что они забывают с возрастом.

Я и подумать не могла, что Ирэн склонна к таким философскимобобщениям. Но, во всяком случае, все, что она до сих пор говорила, толькоподкрепляет мою версию.

– Но в любом случае для Фаины все закончилосьсчастливо. Она добилась того, чего хотела, она получила эту роль.

– Да, конечно – Я услышала от Ирэн все, что хотела, нонапоследок она преподнесла мне еще один сюрприз, да такой, которого я даже неожидала.

– Как твоя “Пурпурная роза…”? Больше не терялась, славаБогу? – спросила я Ирэн только для того, чтобы сделать ей приятное: сама тогоне ведая, она хорошо на меня поработала и теперь нуждалась в поощрении.

– Да нет, все в порядке. Но полтергейст все равно наспреследует…

– “Нас”?

– Ты не поверишь, Ева, но теперь не только мои ключипропадают… И не только кассеты. Кассета нашлась, но все мои аномальныеприключения теперь и на Яшку перешли. Вот уж, воистину, муж и жена – однасатана.

– А что случилось?

– У него стали инструменты пропадать, прямо в цеху. Онтеперь на меня бочку катит, говорит, что до женитьбы ничего такого с ним неслучалось. А стоило мне появиться в его жизни – и пожалуйста…

– Инструменты? – Я даже затаила дыхание. – Уже и на“Мосфильме” крадут?

– В том-то все и дело, что нормальному человеку онипонадобиться не могут. Я еще понимаю, когда костюмерные обносят, там можнохорошенькими шмотками разжиться, эксклюзивным балахончиком Екатерины Второй,например, там золотая тесьма изумительная, – Ирэн хихикнула, – но что можностянуть, извини меня, в сапожной мастерской? Какая-то дурацкая дратва,гвоздодеры, шила какие-то… Копеечный набор.

– А что, Яша как-то особенно переживал?

– Убивался! Он, видите ли, педант, он, видите ли,привык только к своему инструменту, он, видите ли, много лет одним и тем жепользуется, он, видите ли, специально его затачивает и ставит личное клеймо… Ужэта мне еврейская обстоятельность! Ты меня не слушаешь, Ева?

– Нет, что ты!

– Господи, я тебя заговорила совсем… Так я принесу тебекрем. Вечером мажешься, а с утра не узнаешь собственной кожи. Этот милыймладенчик в зеркале, эта первоклассница – неужели это я? Я не преувеличиваю,именно такой эффект тебя ждет. В нашем возрасте уже необходимо серьезно думатьо коже и обо всем остальном. Этот крем – просто спасение! Всего лишь стопятьдесят рублей, для эликсира молодости сущие копейки…

В нашем возрасте. В нашем возрасте есть масса другихпроблем, кроме собственной кожи и крема от морщин. Нераскрытое убийство,например.

* * *

…Все сошлось. Все сошлось, говорила я себе, трясясь впереполненном троллейбусе. Все сошлось, говорила я себе, спускаясь поэскалатору в метро. Все сошлось, потому что не могло не сойтись. Я выбралаправильный цвет фигур, мой дебют был добротно-традиционным, я не забыла сделатьрокировку, я удачно перевела партию в эндшпиль, и моя пешка проскочила в ферзи.Я выиграла. Я выиграла в закрытом чемпионате, но мой успех никогда и никем небудет подтвержден. Я не смогу наказать злодейство, но я знаю, кто его совершил.

Я получила подтверждение всему.

Оставались маленькие раздражающие нестыковки, но на нихможно закрыть глаза. На нестыковках может играть адвокат, третируя ими судприсяжных: моя подзащитная не совершала этого преступления, господа, она нестала бы оставлять фотографию на месте преступления, она не стала бы писатьзаписки, у нее больное сердце, она страдает тахикардией и рассеянным склерозом.Посмотрите на ее руки, господа присяжные, они распухли в суставах, это артрит,неизменный атрибут преклонного возраста… Эти руки вряд ли нанесли бы удар такойсилы… Даже учитывая неприязненные отношения между моей подзащитной ипотерпевшей. А почему бы нам не учесть логику этих отношений? Представить, чтодве женщины, всю жизнь люто ненавидевшие друг Друга, вот так распивают шампанское?Представить, что эмоциональный человек – а моя подзащитная эмоциональныйчеловек – отставит бокал и нанесет удар прямо в сердце жертве? Это из областифантастики, господа…

Несчастные старухи.

Одна из них убита. Вторую будет медленно убивать совершенноеубийство. И никому из них уже не поможешь.

Совершив это, Фаина Францевна подписала себе смертныйприговор. Не нужно глубоко знать психологию, чтобы понять источник ее жизненнойсилы.

Ненависть.

Ненависть к более удачливой сопернице. Вот что поддерживалоее все эти годы, вот что давало ей силы жить, вот что было ее стержнем.Лишившись этого источника, она умрет от жажды, она больше не сможет найтидругой, такой же сильной эмоции. Это так похоже на страсть – ведь ненависть иесть страсть. А страстям противопоказаны воспоминания.

Я не могу быть обвинителем. Нет, не могу.

Прислонившись к вагонному стеклу, я пыталась вспомнить лицоАлександровой – и не могла. Оно сливалось в моем воображении с лицом ФаиныФранцевны Бергман, они были неотделимы друг от друга, они были одним целым,сестрами-близнецами, орлом и решкой, двумя сторонами одной медали.

Я возвращалась к Митяю совершенно измотанной этими своимимыслями. Я даже не могу посвятить его в то, что произошло, – как бы я к нему ниотносилась. Как бы я к нему ни относилась, он все равно остается человекомКравчука, не самым последним, если ему с самого начала поручили деликатнуюмиссию присматривать за такой паршивой овцой, как я.