Мы против вас - Фредрик Бакман

Отец теперь кричал еще громче: «Собрался играть в войнушку? С ГОПНИКАМИ? Совсем СПЯТИЛ?!» Лео прокричал в ответ: «Они хоть что-то ДЕЛАЮТ! А ты, что ТЫ делаешь? «Давайте, хедовские обсоски, ПИНАЙТЕ НАШ ГОРОД!»?!!» Мать рявкнула, перекрывая всех: «НЕ СМЕЙ ПРОИЗНОСИТЬ ТАКИЕ СЛОВА В МОЕМ ДОМЕ!»

Щелк-щелк-щелк. Мая открывала и закрывала барабан сушилки. Она понимала, что родители и брат ссорятся не из-за слов, не из-за драки, не из-за города. Они ссорятся из-за нее, все ссорятся из-за нее.

Они с Аной когда-то считали бабочек, говорили про «эффект бабочки»: бабочка может определить судьбу нашей вселенной, малейшее движение воздуха от ее крылышек способно вызвать ураган в другом полушарии Земли. И теперь Мая видела, как целый город тонет в колее, оставшейся от ее решения. Она – причина; все драки, все насилие – эффект бабочки. Если бы Мая не жила здесь, не познакомилась бы с Кевином, не пошла бы к нему на ту вечеринку, не напилась бы, не влюбилась, если бы просто сказала «да», если бы не сопротивлялась… Вот так она думала, вот так работает чувство вины. «Если бы тебя просто не было на свете, ничего подобного не случилось бы».

Отец кричал: «Мы тебя не драчуном растили!» Лео орал в ответ: «КТО-ТО ЖЕ В ЭТОЙ СЕМЬЕ ДОЛЖЕН ДРАТЬСЯ! ВЕДЬ ТЫ ЖЕ ТРУС!»

Мая услышала, как хлопнула дверь. Поняла, что отец пулей вылетел из дома. Ослепший от горя.

В тот вечер Мая записала в блокноте песню, которую никогда не споет. Песня называлась «Услышьте меня».

* * *

Мама, встав под дверью ванной, шепотом спросила, «окей» ли Мая. Мая соврала: «Да». Мама сказала: «Нам нужно съездить в Хед. По… делу». Как будто Мая не понимает. И Мая ответила: «Все норм. А я засяду за уроки. Пока!»

Когда мама, очень злая, пришла за Лео, он не протестовал. Он уже оделся, на ногах были новые кроссовки. Все трое уехали в полицейский участок. Мая так и сидела на полу ванной, когда ей стало трудно дышать. Паническое желание вдохнуть воздуха подняло ее с пола. Ей вдруг захотелось вырваться из дома, из города. Мая знала: чтобы сбежать, есть всего одно место и всего один друг. Она отправила Ане сообщение из одного-единственного слова: «Остров?»

Мая собрала рюкзак, сунула телефон в задний карман. Ей не нужно было ждать ответа – она знала, что Ана придет. Ана никогда не бросит ее одну.

Конечно, Ана придет. Такую дружбу в саду не вырастить. Но не вырастить там и другое. Растения сорта «родители» мы не выбираем, а корни их уходят в глубину и накрепко спутывают нам ноги. Лучше других это знают дети алкоголиков.

Ана была уже в лесу, когда у нее запиликал телефон. Звонила Рамона. Старуха была жесткой, но не злой; за долгие годы она сделала много подобных звонков и говорила всегда одинаково: с сочувствием, но без снисхождения. Рамона сказала Ане, что отец «допился до дверей»; это означало, что кому-то пришлось выдворить его из «Шкуры», а он не в том состоянии, чтобы дойти до дома самостоятельно. «Холодает», – намекнула Рамона – ей не хотелось позорить Ану, рассказывая, что ее папаша заблевал себя по уши и ему требуется чистая одежда. Девочка и так поймет. Старая барменша полвека наблюдала, как люди напиваются до положения риз, и усвоила, что некоторым детям полезно наблюдать алкоголиков в самом неприглядном виде, чтобы не скатиться в пьянство самим.

Так что она сказала: «Папу нужно проводить домой, Ана». Ана, остановившись среди деревьев, кивнула и прошептала: «Иду!» Конечно, она придет. Она никогда его не бросит.

Ужас. Он овладевает нами, не оставляя следов.

Ана не позвонила Мае, потому что у Маи идеальные родители. Мама, которая никогда не сбежит от семьи, и папа, который не напивается и не заблевывает себя по уши. Ана с Маей как сестры, но стыд был у каждой свой. Ане не пережить, если Мая увидит ее отца таким.

* * *

Всю ночь Мая просидела на острове одна. Смотрела на телефон. Наконец пришло сообщение, но не от Аны. Опять с анонимного номера. Она продолжала принимать анонимки, но перестала отвечать на них, ради Аны, ей не хотелось огорчать подругу. Это теперь Маина тайна: «Отсосешь за 300??» – интересовался аноним. Мая не знала даже, понимают ли авторы анонимок, зачем они продолжают слать свои эсэмэски. Какой-нибудь хедец хотел сделать ей больно, какая-нибудь девочка из школы, какие-нибудь мелкие поспорили «на слабо» написать «этой, которую изнасиловал Кевин Эрдаль». Только так все они теперь видели Маю. Жертва, шлюха, врунья, принцесса.

Летом Ана закопала на острове бутылку дорогого вина, которую подарил отцу один немолодой сосед с Холма – отец приносил ему дичь с охоты. Ане не хватило духу выбросить бутылку, но она не решилась и оставлять ее дома, на кухне, усеянной осколками папиного разбитого сердца. Поэтому Ана спрятала бутылку здесь. И вот теперь Мая выкопала ее и прикончила в одиночку. Мало ли что это эгоизм. Опьянение не приносит ни умиротворения, ни покоя – лишь горечь. «Я всегда жду, что ты придешь, – думала она о своей лучшей подруге. – Ждала, когда Кевин навалился на меня тогда, в кровати, я тоже думала – моя лучшая подруга обязательно придет, потому что лучшая подруга никогда не бросит!» Мая швырнула пустую бутылку о дерево, бутылка разбилась, и осколок отлетел назад, порезав ей руку. Потекла кровь. Мая этого не заметила.

* * *

В последнее время Ане каждую ночь снилось, что она задыхается в гробу, кто-то сидит на крышке, и она не может открыть, колотит изо всех сил, но никто ее не слышит. Она не рассказывала об этом лучшей подруге, потому что Мае в последнее время как будто полегчало, и Ана боялась ее огорчать. Не рассказывала она и о сообщениях, потому что Мае они вроде бы приходить перестали, и не хотелось ей напоминать об этом мучительном «пилик-пилик». Какие-то парни присылали фото своих писюнов. А иногда и что похуже. Ана не понимала, что за извращенное удовольствие они от этого получают, человек ли она вообще в их глазах. Может, просто животное. Что-то, что можно употребить.

Не такой Ана представляла себе свою юность. Взрослые говорят – наслаждайся жизнью, пока тебе шестнадцать, прекрасное время. Только не для Аны. Она любила свое детство: когда лучшая подруга была счастливой, а папа – обожаемым и неуязвимым, героем без страха и упрека. Когда Ане было года четыре или пять, к северу от Бьорнстада во время снежной бури пропали двое парней на снежном скутере. Спасатели вызвонили лучших местных охотников, знавших местность; отец Аны посреди ночи собрал рюкзак и ушел в метель. Ана стояла в дверях и просила его остаться. Она слышала про бурю по радио и уже знала, что некоторые папы из такого бурана не возвращаются. Но отец присел на корточки, обхватил ее щеки ладонями и прошептал: