Памятное. Новые горизонты. Книга 1 - Андрей Громыко

Далее Дан выступил с монологом, излагая свои взгляды.

– Мои единомышленники, – говорил он, – разошлись со мной не только по вопросам тактики, но и по вопросам политической стратегии. Мы не считали, что Россия готова к тому, чтобы рабочий класс один или вместе с крестьянством установил диктатуру. Последняя означала, что основной и наиболее активный слой общества частных собственников и в городе, и в деревне надо объявить и считать врагами. Ведь другие враги отсутствовали, если не считать царской династии. Но с династией можно было поступить так.

Тут он подул на свою ладонь, будто хотел сдуть с нее пыль.

– И все, – продолжал он, – и династии нет. Ленинская же фракция вынесла за одни скобки и династию, и буржуазию, и помещиков. А позже к ним добавили еще и определенный слой зажиточного крестьянства. Вот в таких условиях матушка-Россия должна была приводить в порядок свои дела. Много, слишком много крови пролито… Поляризация сил прошла по широкому фронту, и стране пришлось пережить огонь Гражданской войны, понести неисчислимые жертвы. И вот мы, так называемые меньшевики, очутились на чужбине. Злая ирония! Кто знает, если бы русское общество не оказалось так жестоко расколото, может, немцы и не навязали бы ему войну.

Да, перед нами сидел тот самый Дан (настоящая его фамилия – Гурвич), который являлся одним из лидеров меньшевиков. В 1917 году он входил в исполком Петроградского Совета, потом во ВЦИК, а в 1922 году его выслали за границу за антисоветскую деятельность.

– Мы с вами, – продолжал собеседник, – согласны в том, что агрессором является Германия. Возможно даже, что если бы у власти стоял не Гитлер, то немцы все равно развязали бы войну. Идеи реванша за поражение в Первой мировой войне витали в Германии.

Он излагал свои мысли так, словно только сейчас ему представилась возможность выговориться.

– Мы согласны с тем, что только слепота немцев и гитлеровской верхушки помешала им понять, что победу союзники заложили уже в самом начале войны. Не могут три таких гиганта склонить голову перед Германией, независимо от того, Гитлер там или не Гитлер. Имели мы свое особое мнение и по вопросу структуры власти, и о том, как она должна функционировать в такой огромной стране, как Россия. Существует образец такой структуры, по нашему мнению, полностью себя оправдавший. Разные части народа – рабочие, крестьяне, помещики, буржуазия – направляют своих представителей в Учредительное собрание, и там они вершат все главные дела.

Рассуждения его, конечно, представляли собой классическую меньшевистскую точку зрения.

– Конечно, монархия исторически себя изжила. Не сразу, но постепенно руководство тех сил, к которому я имею честь принадлежать, пришло к этому же выводу.

В настоящее время на Западе часто можно услышать лозунг о необходимости свободы мнений в политической жизни любой страны, в том числе и в Советском Союзе. Мы признаем это, но говорим: это должна быть свобода в условиях социалистического общественного строя, во имя благополучия народа, во имя укрепления страны.

А мы тогда выслушивали высказывания о понимании свободы одним из лидеров российского меньшевизма. Надо было, хотя бы коротко, на них ответить. Я сказал:

– Знаете, уже одно то, что мы вас выслушали, кое о чем говорит. Но мы не хотим становиться на путь политической дискуссии. Вы придерживаетесь взглядов, которые никогда не имели перспективы для претворения в жизнь. Судя по всему, вы и сейчас продолжаете верить в кое-что из того, во имя чего меньшевики боролись с Лениным в свое время и внутри страны, и за рубежом.

Тут Дан, стараясь быть спокойным, заметил:

– Я весьма ценю ваше терпение, с которым вы меня выслушали. Мы знаем, что Россия пойдет той дорогой, на которую вступила, – дорогой социализма.

Расстались мы с Даном на этой ноте.

В течение какого-то короткого промежутка времени мы еще получали информацию о том, что Дан и его политические друзья подавали признаки жизни. Но на них в то бурное военное время мало кто обращал внимание. Однако продолжалось так недолго.

23 января 1947 года, открыв газету «Нью-Йорк таймс», я на той странице, где публикуются некрологи, прочитал: «Русский эмигрант, один из бывших лидеров социал-демократической партии Теодор И. Дан умер в 75 лет». В Америке Федора, как обычно, переиначили в Теодора.

А дальше в небольшой заметке бесстрастно перечислялись фактологические подробности: «Умер после тяжелой болезни по месту жительства, адрес: 352 Уэст, 110-я стрит». «Родился в Санкт-Петербурге 19 октября 1871 года». «Участник революций 1905 и 1907 г., г-н Дан являлся членом Исполнительного комитета Всероссийского Совета рабочих и крестьян». Американская газета не утруждала себя точностью названий, и Всероссийский центральный исполнительный комитет называла как ей заблагорассудится.

Последние несколько строк некролога повествовали о жизни Дана в изгнании: «Почти двадцать лет он являлся членом исполкома Социалистического интернационала и редактором «Сошиэлист куриерз» – органа таких же, как и он, эмигрантов. Со времени приезда в США, с 1940 года, издавал ежемесячник «Нью роуд». Незадолго до смерти выпустил свою книгу «Происхождение большевизма». Он оставил вдовою Лидию О. Дан».

Таков итог жизни бывшего меньшевика – двадцать пять строчек в газете «Нью-Йорк таймс».

К этому можно лишь добавить, что в «Происхождении большевизма» он объявил большевизм «законным наследником русской социал-демократии», а Советский Союз – «главным щитом, который защищает мир от фашизма». Признание интересное, но оно появилось слишком поздно. Ну что же, как говорят, лучше поздно, чем никогда.

Доводилось мне встречаться и с представителями вчерашнего дня не только нашей, но и других стран. В то время, когда такие встречи происходили, вчерашний день для некоторых из них еще не наступил. Хорошо, например, отложилась в памяти встреча с Эдуардом Бенешем, президентом буржуазной Чехословакии.

Вашингтон, май 1943 года. В США из Лондона с визитом прибыл Бенеш. Он – президент в эмиграции. И правительство Чехословакии тоже тогда находилось в эмиграции. Бенеш прилетел из Англии с целью встретиться с Рузвельтом и вообще почувствовать политическую атмосферу американской столицы, узнать, как мыслят себе за океаном будущее Европы, и, конечно, в первую очередь судьбу Чехословакии. Это происходило в тот период, когда чехословацкий народ жадно прислушивался к вестям с Востока, следил за тем, как Красная армия уже начала бить гитлеровцев и продвигалась на Запад. У народов Европы появилась уверенность в том, что их избавление от фашистского ига придет с Востока.

Пока правительство и президент находились далеко за пределами страны, чехословацкий народ вел борьбу с фашизмом: ширилась партизанская борьба на территории протектората Чехии и Моравии, а также против формально независимого, но, по существу, профашистского режима в Словакии.

– Андрей Андреевич, вас к телефону. – Это говорит сотрудник посольства.