Мне жаль тебя, герцог - Михаил Волконский

Шенберг вошла к Линару уверенной и твердой походкой, ответила на его поклон официальным реверансом и, усевшись в кресле, произнесла довольно пространную речь, смысл которой заключался в том, что в Петербурге, как и во всякой столице, ужасно много злых языков, что эти злые языки весьма падки на повторение всяких сплетен и что эти сплетни в последнее время слишком уж много занимаются им, графом Линаром, и принцессой-правительницей. Она говорила чрезвычайно смело, почти без всяких обиняков, словно была полной хозяйкой положения и словно все это дело касалось именно ее, госпожи Шенберг.

— Позвольте, баронесса, — наконец придя в себя, проговорил Линар, — но ведь все, о чем вы говорите, прежде всего касается меня лично! А ведь я не давал вам права входить с такой интимностью в то, что касается меня.

— Но это также касается и принцессы! — не смущаясь, отрезала Шенберг.

— А разве принцесса Анна уполномочила вас говорить со мной?

Баронесса выпрямилась и произнесла с расстановкой:

— Я уполномочена говорить с вами ее императорским высочеством!

— Вот как? — усмехнулся Линар. — Вы это говорите совершенно серьезно?

— Совершенно серьезно, граф! И, вероятно, сегодня же, когда вы по обыкновению пожалуете во дворец, сама принцесса подтвердит вам это!

Линар откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и, прищурившись, посмотрел на баронессу.

— Хорошо! — сказал он. — Что же принцесса уполномочила вас передать мне?

В этом присыле весьма сомнительной баронессы было нечто несомненно унизительное для Линара; он, разумеется, не мог не почувствовать этого.

— Принцесса просила меня передать вам, — проговорила Шенберг, — что она желала бы положить предел раз и навсегда всяким толкам.

«Уж не отставка ли мне? — радостно подумалось Линару, и его сердце забилось от одной возможности покинуть Петербург и сменить его на Флоренцию. — Если это — отставка из-за Селины, — тут же сообразил он, — то все же надо сохранить достоинство».

— Я сам все время только и забочусь о том, чтобы принять меры именно против всяких толков! — поспешно произнес он.

— Но все эти меры принцесса находит недостаточными!

— Значит, по ее мнению, нужно, чтобы я вовсе уехал из Петербурга?

— О нет! Зачем уезжать? — даже испугалась Шенберг. — Нет, этого принцесса вовсе не хочет и я об этом с вами не говорила!

— Но в чем же тогда дело? — несколько разочарованно-удивленно спросил граф.

— Принцесса находит, что вам надобно жениться, граф!

— Жениться?

— Да! Тогда все толки улягутся сами собой!

— Но ведь для того, чтобы жениться, нужно по крайней мере иметь невесту! — усмехнулся Линар. — На ком-нибудь я жениться не могу да и не хочу!

— Зачем же на ком-нибудь? Мы вам невесту найдем подходящую!

— Но ведь я так мало бываю в петербургском обществе и почти никого не знаю там.

— Девушку, которая предназначена вам в невесты, вы знаете очень хорошо!

Чем дальше говорила баронесса Шенберг, тем более казалось графу Линару, что ее слова — не более как месть Анны Леопольдовны за Селину де Пюжи. Он попробовал было принять игривый тон, спросив в этом тоне, улыбаясь:

— Кто же та несчастная, которую я должен осчастливить своим браком с нею?

— Фрейлина Юлиана Менгден! — спокойно ответила баронесса.

Это было сказано настолько серьезно, что невозможно было и мысль допустить, что это — шутка!

Линар встал со своего места и заходил по комнате.

— И таково желание принцессы? — спросил он, останавливаясь.

— Безусловно.

— Ну а сама-то Юлиана?

— Об этом вы не беспокойтесь.

Линар вспомнил, что вчера почти весь вечер Юлиана почти не показывалась, а за обедом, к которому она вышла, она сидела молчаливая и глаза у нее были красны.

«Да неужели же это — правда?» — продолжал еще сомневаться граф.

Но баронесса опять-таки серьезно заключила:

— Принцесса будет сегодня ждать, что вы, приехав к обеду, дадите ответ.

— Передайте принцессе, что сегодня я нездоров и не могу выехать из дома, а потому свой ответ пришлю в письме.

«Нет, это уж чересчур! — мысленно повторял Линар, расхаживая по своему кабинету после отъезда баронессы Шенберг. — Нет, положительно, это уж чересчур!»

Он подошел к оставленному им раскрытым флорентийскому альбому и, словно чтобы не опорочить его совершающимся, поспешно закрыл его.

Рассудив и обдумав, он понял, что приезд баронессы и все то, о чем она тут говорила, отнюдь не шутка и даже не месть обиженной принцессы Анны Леопольдовны, но комбинация, значительно закабалявшая его, графа Линара, в этом совсем уже для него отвратительном Петербурге.

«Это петербургское болото засасывает меня понемногу, — думал он, — и теперь хочет окончательно поглотить меня!»

Действительно, комбинация его женитьбы на Юлиане Менгден могла вполне осуществить тот идеал жизни для Анны Леопольдовны, который она себе рисовала, то есть замкнуться совсем от света и показываться только в самых исключительных случаях, когда этого требует придворный этикет, и проводить жизнь с Юлианой и им, Линаром.

Граф сообразил, что если он женится на Юлиане, то, очевидно, они будут жить во дворце у правительницы во имя осуществления ее идеалов. И ревновать ей тогда уже будет не к кому, так как там с Юлианой они разберутся, предоставив ему довольно странную роль в сущности даже неизвестно чьего мужа.

«Нет, это из рук вон! — возмущаясь всем своим существом, опять сказал себе Линар. — Ведь на этакую жизнь не пойдет никто, а на нее это очень похоже. Это именно в характере Анны. Нет, такую жертву ради политики я не могу приносить!»

И вдруг ему страстно захотелось, чтобы все это было кончено сразу и чтобы эта вдруг опостылевшая и надоевшая ему принцесса была свержена со своего ни с какой стороны не подходящего для нее места.

Ему захотелось двигаться, говорить и если не высказать всего, то все-таки хоть разрешить в горячем разговоре все, что бурлило теперь внутри его.

Как раз в это время явился к нему человек, наиболее подходящий для этого разговора, — Митька Жемчугов. Последний иногда заходил к Линару, и тот всегда с большим удовольствием вспоминал их совместное путешествие. Так и теперь граф с особенной радостью встретил Митьку.

— Послушайте, Жемчугов, — заговорил он, — я вот почти год присматриваюсь к русским и не могу их понять. Как они могли справиться с Бироном и не могут окончательно справиться с иноземным влиянием?

— А почем я знаю? — ответил Митька, здороваясь и усаживаясь. — Я политикой не занимаюсь!