Озорница - Тереза Медейрос

Все страхи и опасения развеялись, когда наверху лестницы явилось чудное видение, от которого захватывало дух. Эта Эмили ничем не походила на то жалкое создание, что высадилось из затрапезной кареты у крыльца три дня назад. Белое платье из плотной ткани расширялось колоколом и заканчивалось у щиколоток, а из-под края подола проглядывали кружева кринолина и мягкие кожаные туфельки. Джастин сам подобрал укороченное платье, дабы напомнить себе, что Эмили не более чем ребенок. Тонкая талия была перетянута синим широким бархатным поясом, бант того же цвета стягивал непокорные темные кудри. Джастин ощутил, как его переполняет новое, не испытанное доселе чувство — чувство гордости.

Рука девушки лежала на перилах лестницы, а на губах играла прелестная улыбка, словно предназначенная только хозяину дома, и Джастину на миг представилось, что сейчас на всем белом свете нет больше никого, только он и Эмили.

Не меняя выражения лица, озаренная все той же милой улыбкой, Эмили закинула ногу через перила, предоставив возможность собравшимся зрителям лицезреть плотные слои накрахмаленных нижних юбок. Герцогиня ахнула.

Под испуганные вопли и крики ужаса Эмили вскинула руки вверх и полетела пушечным ядром вниз по перилам лестницы. В последнюю секунду Джастин отступил в сторону, и девушка свалилась на пол, задрав ноги, так что все желающие могли вволю полюбоваться розовыми резинками, поддерживавшими чулки. Лакей и матушка поспешили было на помощь, но Джастин остановил их повелительным жестом. Эмили сердито смотрела на хозяина дома, сдувая прядь волос, упавшую на глаза.

— Мог бы поймать меня, — осуждающе сказала она. Джастин закусил губу, чтобы не рассмеяться, и мягко ответил:

— Могла бы спуститься по лестнице обычным способом.

С жалобным стоном Эмили потерла руками ушибленный зад. Конечно, можно было бы помочь ей, но Джастин не решился. Он слишком хорошо помнил, что испытывал, когда руки его исследовали это.

— Может, есть смысл еще поразмыслить и все-таки надеть турнюр? — спросил Джастин, галантно подавая даме руку.

— А может, не имеет смысла натирать воском перила лестницы так часто и так тщательно? Я уж было подумала, что пролечу через пролив Ла-Манш и буду лететь до самого Парижа.

Джастин помог ей встать. Он успел позабыть, какой хрупкой кажется ее теплая ладошка, и поспешно отдернул руку, словно схватился за горячую сковородку.

— В столовой ждет завтрак. А теперь прошу извинить меня, я вынужден тебя оставить. Дела.

Хозяин дома коротко поклонился и позорно сбежал, надежно укрывшись в кабинете. Но прежде чем закрыть дверь, услышал за спиной трубный голос матушки:

— Не понимаю, что происходит с моим сыном. Можно подумать, будто в детстве его не учили хорошим манерам.

Вежливый ответ Эмили услышать не довелось. Джастин плотно прикрыл дверь и окунулся в пыльный сумрак кабинета, прошел к громадному секретеру и рванул на себя дверцу. Жалобно зазвенели стеклянные панели. «Черт бы побрал несносную девчонку! Будь я проклят, если позволю ей снова порушить мою жизнь!» — в который раз давал себе клятву взбешенный герцог. Брезгливо посмотрев на отцовские запасы шотландского виски многолетней выдержки, Джастин достал бутылку рома, припрятанную именно ради такого случая за кожаным переплетом «Записок Пиквикского клуба», вытащил пробку и влил в горло солидную порцию.

Неожиданно перед его мысленным взором предстал образ Эмили, слетающей с перил лестницы и парящей над проливом Ла-Манш. Пышные нижние юбки задрались над головой и образовали купол воздушного шара. Джастин поперхнулся, закашлялся, полетели брызги рома, обожгло ноздри, и навернулись слезы. Герцог бессильно упал в кресло и зашелся в приступе хохота, от которого вскоре начало колоть в боку.

Все утро Джастин просидел в кабинете взаперти, склонившись над деловыми бумагами, которые ежедневно поставляла контора фирмы «Уинтроп шиппинг». Никто не посмел беспокоить герцога, но подошло время второго завтрака, и Пенфелд решился нарушить одиночество хозяина и появился в кабинете с подносом, на котором были сандвичи и чай.

Джастин поднес к губам чашку, сделал глоток и вдруг нахмурился, уставившись на дно чашки, где покоился весьма странный предмет. Джастин подцепил находку мизинцем, снял очки для чтения, исподлобья сурово взглянул на слугу и грозно вопросил:

— Пенфелд! Скажи, пожалуйста, что бы это могло быть?

С мокрого предмета, выглядевшего крайне фривольно в строгой обстановке кабинета, мерно капало на стол.

Пенфелд в этот момент разрезал сандвичи на аккуратные треугольники. При виде находки, выловленной со дна чашки, слуга залился краской.

— Боже мой! Сэр! По-моему, это женская подвязка, — пролепетал он обескураженно.

— Можешь мне объяснить, как она оказалась в чае?

— Не имею понятия, — смущенно признался Пенфелд. Он вконец растерялся, зачем-то приподнял крышку заварочного чайника и заглянул внутрь, словно ожидая увидеть там полный набор дамского нижнего белья.

В дверь тихо постучали.

— Войдите! — рявкнул Джастин.

В комнату робко протиснулся садовник, держа на вытянутых руках грабли с таким видом, будто опасался, что его вот-вот ужалит змея. Однако на зубцах висел не ядовитый гад, а скомканный кринолин.

— Прошу прощения, мой господин, не знаю, что делать. Нашел эту штуку в сарае, кто-то затолкал ее в цветочный горшок. Что прикажете? Сжечь? Или как?

— Не твоя забота, Уилл, я сам этим займусь, — успокоил взволнованного садовника Джастин, брезгливо снимая кринолин с зубцов.

Облегченно вздохнув, садовник поклонился и исчез. Джастин расправил на ладони богатую ткань, и в нос ударил сладкий аромат ванили.

— Если Эмили будет и дальше столь легко расставаться со своей одеждой, к вечеру на ней ничего не останется, — грустно прокомментировал события Джастин. Тут до него дошел жуткий смысл собственных слов, и он со стоном зарылся лицом в кусок мягкой материи. — Где она сейчас может быть? Чем занята?

Они обнаружили Эмили в бальном зале. Она бродила из угла в угол, заложив руки за спину, видимо, в глубокой задумчивости. Джастин спрятался за прозрачной занавеской. Было несколько совестно подглядывать, но и глаз нельзя было оторвать.

— По-моему, с ней что-то неладно, — несмело предположил Пенфелд.

В ответ Джастин только крякнул. В огромном зале, вдоль стен которого тянулись сверкающие окна от пола до потолка, под уходящими ввысь сводами, девушка казалась совсем крохотной. «Каково ей в чужом доме среди незнакомых людей?» — сочувственно вздохнул Джастин и сразу вспомнил свое одинокое детство. Громадное здание представлялось запутанным лабиринтом пыльных коридоров, мрачных надстроек и нескончаемого ряда дверей. Все столы и стулья стояли не на ножках, а словно вцеплялись в пол птичьими когтями или когтистыми звериными лапами, и в детские годы Джастин всегда садился с опаской, ему казалось, что стул вдруг встанет на задние лапы и понесется вскачь или полетит неведомо куда. Просить о помощи было бесполезно, потому что матушка и сестры жили своей особой, женской жизнью, куда мальчишка не допускался, а отец был надежно укрыт за тяжелой дубовой дверью кабинета, и ему явно было не до страхов сына. Точно так же, между прочим, вел себя и он, Джастин.