Химеры Хемингуэя - Джонатон Китс

— И Саймону, — добавила Анастасия.

— Мне бы просто не хотелось, чтобы вы оба… забыли о нас.

Анастасия обняла свою высокую бледную подругу, обхватив ее так, будто Мишель — дерево, которое никак не удается повалить.

— Я тебя обожаю, — сказала Стэси, — ты мой самый лучший в мире друг.

Саймон уже закончил разговор с Халцедони. Его жена была занята, и он положил руку мне на плечо.

— Она тебе не в тягость? — спросил он, пренебрегая даже именем Стэси.

— Сейчас?

— В то время, что ты с ней проводишь. Я и рассчитывать на такое не мог.

— Мы хорошо ладим.

— Я знал, что ты повлияешь как надо.

— Думаю, Мишель с этим согласится, — сказал я, когда они с Анастасией к нам присоединились.

— Я даже заметила, что из-за этого Джонатон снова пишет. — Она сжала мою руку.

— Честно? — спросила Анастасия. — Но он же никогда…

— …не должен больше написать ни слова, — вмешался Саймон. — Это условие «Пожизненного предложения», Джонатон. Моя репутация…

— …к делу не относится, Саймон. Я так рада, что…

— Но тут правда нечему радоваться, — заверил я всех. — Я ничего не пишу. Это просто безобидные заметки, даже не мои. Я покончил со своими…

— Не твои? — удивилась Мишель. — Как ты можешь писать не свое? Чьи же они тогда? — Она посмотрела на меня, потом на Анастасию, словно у той мог быть ответ. Анастасия пожала плечами, но ее румянец выдал, что она кое-что знает о чужой работе. — Твои заметки, Стэси? Джонатон пишет за тебя?

— Исследование, — сказала она, в смущении выдавая единственную правду, которая была совершенно неуместна, но могла прикрыть нас обоих.

— У нее есть вопросы, — объяснил я, не зная, как истолковать ее внезапный румянец, но понимая, что сейчас нужен Анастасии не меньше, чем она мне. — Вопросы относительно Талмуда, на которые я могу ответить лучше, чем она.

— Почему тебя интересует иудаизм? — спросил ее Саймон. — Тебе мало быть писателем? Теперь ты еще и еврейка?

Она так очевидно и сильно вспыхнула в ответ, что я сказал якобы от ее лица:

— Это для новой книги, для ее персонажей.

— Чтобы понять твое прошлое, — вдруг выдала она.

— Откуда мне было знать? — сказал он, крепко обнимая жену. Улыбнулся ей, сжимая объятие. — Она никогда не говорит мне о новом романе, будто ничего и в помине нет. Как мне было понять, что речь обо мне? И как роман, хорош?

— Анастасия может справиться с чем угодно, — сказал я.

— По крайней мере, вместе с Джонатоном, — уточнила Мишель.

Саймон уставился на нее.

— Нам пора идти, — сказал он, — пойдем, Анастасия.

Ее рука скользнула по моей.

— Пока, — сказала она нам и последовала за мужем домой.

Пока Саймон раздевался, Стэси забралась в постель прямо в костюме.

— Так нельзя, Анастасия, — сказал он. — Ты будешь помятая.

Тогда она встала и пошла в ванную. Там она не столько освободилась от одежды, сколько позволила ей упасть со своего скелета. В обхвате она была уже не больше готического шпиля. Все висело на этих узеньких плечах, незаметно подколотое английскими булавками. Обнаженная, она заглянула в зеркало и увидела себя маленькой девочкой. Она подросла, это верно, но, встав на весы, обнаружила, что почти сравнялась с собой в детстве: по весу она почти вдвое уменьшила возраст. Она достала из корзины большую фланелевую рубашку. Как и рабочая одежда ее отца во времена жизни дома, эта рубашка полностью скрывала ее, принимая в свои теплые объятья даже ее озябшие пальцы. Она отперла замок на двери ванной. Муж был уже в постели.

Он не спал.

— Иди сюда, — сказал он. Она взяла сигарету и спички с комода. — Нет, оставь их. — Она подошла туда, где он лежал. Наблюдала за ним и ждала. Он потянулся к ней. Притянул к себе в кровать. Но когда он целовал ее, она лишь смотрела на него через очки. Он снял их. Навалился на нее сверху, как был, в пижаме. Попытался стащить с нее рубашку.

— Пожалуйста, — попросила она, отцепляя его ладони от своего тела. Он направил ее руки к своей промежности. Она нащупала член в разрезе пижамы — слишком вялый, чтобы пробиться через просторную одежду. — Что ты собираешься с этим делать? — спросила она, сжав его, яички и прочее и засунув обратно в пижаму. Потянулась через него, чтобы выключить свет.

В темноте он приподнялся ей навстречу. Ее холодной рукой достал свой пенис из пижамы и, снова взобравшись на нее, засунул ей между ног.

— Мой собственный писатель, — прошептал он. И начал раскачиваться на ней, совершенно невпопад, с закрытыми глазами и гримасой, которую выучился надевать, чтобы демонстрировать удовольствие, столь же чуждое ему, как ей — писательство. Он стиснул ее худое тело. Часто и тяжело задышал, примерно так, как дышат мужчины в приближении кульминации. Предполагалось, что она должна делать то же самое, хотя бы для того, чтобы симулировать оргазм в унисон. Но что-то ее удерживало. Она не отрываясь смотрела в потолок, лишь бы не видеть мужниного спектакля. Она не шевелилась, даже не дышала. Он неуклюже бился на ней, как рыба, вытащенная из воды, которой жена, признаться, нужна была как зонтик.

— Ты скоро кончишь? — уточнил он.

— Я… я уже, — ответила она.

Он остановился на середине толчка. Откатился на свою сторону кровати.

— Хорошо, — сказал он. — Почему ты сразу не сказала?

— Не хотела останавливать тебя, дорогой, — ответила она. — Тебе, похоже, так нравилось.

— Не надо стервозничать.

— Я всего лишь хочу того, что нравится тебе.

— Этот педик Халцедони Боулз отвесил тебе пару комплиментов, и теперь ты уже слишком хороша для меня?

— Я твоя покорная жена. Я сделаю все…

— Например, поставишь меня в идиотское положение на людях? Мы повесили вас в ванной?

— Не я повесила туда этот постер.

— Эстамп, Анастасия. Иногда мне кажется, тебе вообще плевать на все, что меня интересует.

— Ты ничего мне не рассказываешь. Тебя вечно нет дома. У тебя есть Жанель.

— Сегодня вечером я был с тобой. Жанель хотела пойти. Я сказал «нет».

— Естественно. Всем так хочется встретиться с неуловимой Анастасией Лоуренс.

— Вот уж не думал, что ты так рано станешь такой тщеславной.

— С твоим примером перед глазами это совсем не трудно.

Он ударил ее, отдернул руку.

— Прости меня, пожалуйста, — сказал он.

— Все в порядке. Если твой дряблый хер не способен…